Солдаты правопорядка

План военной операции в Чечне, спешно осуществлявшийся в декабре 1994 года, предусматривал участие сил не только Министерства обороны, но и Министерства внутренних дел - как Внутренних войск, так и в полном смысле профессиональных формирований спецподразделений МВД. В процессе их формирования руководству Министерства пришлось столкнуться с проблемами более серьезными, нежели ссылки на целесообразность, на необходимость мало-мальски подготовить собираемых в сводные части бойцов к переброске в зону боевых действий, как это было во Владивостоке.

В отличие от частей Министерства обороны, Внутренние войска (ВВ), как следует из их названия, были едва ли не исходно предназначены для действий внутри страны - для подавления массовых беспорядков и т. п. На самом деле, это было не совсем верно - в СССР в подавлении народных волнений и массовых бепорядков, как правило, участвовали армейские части (от Гражданской войны и Тамбовского восстания, через Новочеркасск, до Баку, Вильнюса и Москвы начала 1990-х). Войска же НКВД в то время просто отличались большей специализацией: это охрана и этапирование (как следует из одного из названий - "конвойные войска"), и проведение массовых депортаций (с тридцатых до пятидесятых) и собственно контрпартизанские операции. После многочисленных преобразований, к 1980-м годам, круг задач внутренних войск, действительно, сместился: как рутинные задачи - охрана и конвоирование заключённых, охрана особо важных объектов; а при необходимости, в ситуациях экстраординарных - действительно, борьба с массовыми волнениями (впрочем, последняя задача, рассматривалась, как правило, в контексте первой: как подавление беспорядков в "зонах"). Где-то в 1970-х, после Мюнхенской олимпиады, возникает, и к 1980-му, к Олимпиаде московской, оформляется организационно ещё одна задача обеспечения безопасности - "борьба с терроризмом": создаются первые подразделения спецназа МВД, зародыш будущего отряда "Витязь". Комплектовались ВВ, как и Вооружённые силы, на основе призыва. Границы округов ВВ не всегда совпадают с границами военных округов - последние формируются в расчёте на опасности внешние, и "липнут" к границам, а первые ориентированы на внутренние "угрозы", и "нарезаны" в соответствии с численностью населения и размещением охраняемых объектов. Вот под Москвой стоит дивизия Дзержинского, крупные силы сосредоточены вокруг "закрытых городов" на Урале и в Сибири, и т. п.

Однако со второй половины 1980-х именно массовые беспорядки и межнациональные столкновения становятся основным "методом работы" Внутренних войск (показательно, что именно летом 1988 года практически одновременно принимаются Законы СССР "О митингах..." и "О Внутренних войсках..."). Части ВВ со всей страны перебрасываются в "горячие точки" - в Закавказье или в Среднюю Азию, идёт их ротация. Наращивается численность моторизованных и специальных сил. В Закавказье, в едва ли не главной для руководства ВВ "горячей точке", формируется новая дивизия, через зону армяно-азербайджанского конфликта проходит большая часть будущего руководства ВВ и МВД в целом.

Армейские части также используются в те годы союзным руководством - но уже как следующее по силе воздействия и очереди средство. Как "силы быстрого реагирования" применяются части воздушно-десантных войск - соответственно, у них имелся и опыт действий в "горячих точках", и срочного формирования сил для откомандирования туда. Части же сухопутных войск, как правило, использовались из числа дислоцированных в конфликтном регионе. И уж крайне редко проводилась переброска частей из других регионов после их предварительного пополнения и развёртывания - так было, в частности, при вводе войск в Баку в январе 1990 года, и, никто, кажется, не оценивает этот опыт положительно (впрочем, этот сюжет заслуживает отдельного анализа). И как раз внутренние войска были основным и, возможно, наиболее адекватным инструментом реагирования союзного центра на возникавшие кризисные ситуации (можно, например, обратиться к событий в Южной Осетии в 1991 года - см. доклад "Конфликт в Южной Осетии и права человека”).

Разумеется, степень этой "адекватности" определялась политическим установками и правовыми рамками, в пределах которых действовали "силовики". В этой ситуации особенно важной становилась правовая регламентация их действий - в частности, в естественных для этих операций условиях объявленного чрезвычайного положения (мало кому известно, что с инициативой разработки и принятия Закона о ЧП ещё 28 июля 1988 года выступили именно правозащитники: члены Московской Хельсинкской группы Лариса Богораз, Юрий Орлов, Сергей Ковалев и другие - они прекрасно понимали значение правовой регламентации в таких условиях).

Тогда же, в 1980-м году, было положено начало другому взводу силовых структур МВД - привычным теперь отрядам милиции особого назначения, ОМОН. Формировался ОМОН на профессиональной основе, обычное звание - прапорщик (что вместе с непризывным возрастом породило повсеместно принятое в Чечне, но неверное наименование: "контрактник" - поскольку знаками различия "силовики" из федеральной группировки манкируют). Окончательное наименование и оформление они получили тем же летом 1988 года, и предназначались прежде всего для борьбы с массовыми беспорядками - то есть, для разгона митингов.

Впрочем, милицейские спецподразделения перебрасывались и в зоны конфликтов - в частности, в Нагорный Карабах. И тут стало очевидным противоречие между правом и политикой. С точки зрения права, основной задачей в таких, почти что "миротворческих", ситуациях является пресечение насилия со всех сторон, защита от него гражданского населения, вне зависимости от этнической принадлежности или политических симпатий. На практике же на первом месте оказывались задачи политические - и сохранение административной принадлежности территории, как это было в случае Нагорного Карабаха, оставалось одним из безобиднейших. И тут сразу возникали "правильные" и "неправильные" вооружённые формирования, "лояльное" и "нелояльное" население. Вводимые в зону конфликта силы, становились инструментом для одной из его сторон, это сказывалось на положении местного населения и способствовало эскалации насилия. В том же Нагорном Карабахе на рубеже 1990-х стали системой задержания (захваты, похищения) людей "силами правопорядка" с целью похищения выкупа. А "операцией "Кольцо" в селе Геташен (Чайкенд) в мае 1991 года - тогда ещё не был в ходу термин "зачистка"! - командовал, по свидетельству местных жителей, тот же самый "генерал Антонов", что и в Самашках в апреле 1995-го. Впрочем, всё познаётся в сравнении: у спецподразделений МВД были и иные перспективы. Так, в Прибалтике, в Латвии и в Литве, ОМОНы к 1991 году "доросли" до уровня настоящих "эскадронов смерти" (вспомним не только январские события в Вильнюсе и Риге, но также "инциденты" на в Мядиненкайском и Шумском таможенных постах).

Заканчивая этот краткий обзор структур и сил Министерства внутренних дел, отметим, что кроме ОМОНов, летом 1988 года, в системе МВД была создана сеть "шестых отделов" - будущих Управлений по борьбе с организованной преступностью. Некоторые наблюдатели и здесь усматривали "покушение на демократию", предполагая, что в дополнение к разнообразной жандармерии создавался ещё один вид политической полиции. Впрочем, кое-где это опасение не было лишено оснований - например, в союзных республиках местное руководство не могло использовать в своих целях подконтрольные Москве республиканские КГБ, и опиралось в борьбе со "своими" инакомыслящими и оппонентами "шестые отделы"; к 1991 году так было, в частности, в Туркмении. При этих структурах создавались свои спецподразделения - СОБР, специальные отряды быстрого реагирования, укомплектованные офицерами.

После распада СССР большая часть сил внутренних войск была выведена из Закавказья (в частности, из Нагорного Карабаха), на Северный Кавказ. В сентябре-ноябре 1991 года руководство ВВ и МВД безуспешно пыталось взять под контроль ситуацию в Чечне, туда приезжали генералы, перебрасывался отряд спецназа "Витязь" - но для них в итоге всё закончилось неудачей и унижением (прежде всего по причине общей неразберихи), - а такое не забывается...

С осени 1992 года спецподразделения внутренних войск действовали по соседству с Чечнёй, в зоне осетино-ингушского конфликта.

А в сентябре-октябре 1993 года спецподразделения МВД были переброшены со всей России в Москву. Именно генералитет и спецназ внутренних войск обеспечили 3-4 октября в Останкино и в окрестностях Белого Дома перелом ситуации на сторону президента Ельцина и взятие её под контроль (впрочем, ранее сами же они довели эту ситуацию до крайности, инициировав общий милицейский драп - см. "В стране невыученных уроков. 3 октября, 15:30 - 16:15. Бегство”; "Русский дневной разговор"). С другой стороны, тогдашние "подвиги" сил МВД - разгоны митингов сторонников Белого дома, стрельба по толпе в Останкино, избиения задержанных - сегодня выглядят, мягко говоря, неоднозначно, и, видимо, как раз поэтому не вспоминаются и не обсуждаются. Наконец, осенью 1993-го проявились казавшиеся тогда парадоксальными в своей силе античеченские настроения среди сотрудников органов МВД - от "риторики" в ночном радиоэфире (см. "Русский ночной разговор") до начавшейся после объявления чрезвычайного положения охоты отнюдь не на "фашистов", а на "брюнетов"...

С такой вот богатой историей подошли силы МВД и внутренних войск к началу "первой чеченской": с опытом действий во внутренних конфликтах, и, возможно, с пониманием значения права в этих действиях.

Четыре месяца спустя, 7-8 апреля 1995 года, в ходе "первой самостоятельной операции МВД", проводившейся в селе Самашки, были убиты свыше ста жителей этого села; в операции участвовали Софринская бригада оперативного назначения внутренних войск МВД (год назад, после событий у Белого Дома, от командования ею был отстранён прошедший многие "горячие точки" полковник Васильев), московский ОМОН и оренбургский СОБР. В ведении МВД находилась система "фильтрации". В конце концов, с февраля 1995 года именно МВД отвечало за ход операции в Чечне.

Но, очевидно, сотрудники именно этого ведомства лучше других представляли себе необходимость того, чтобы "наведение конституционного порядка" проходило в соответствии с Конституцией и законами. В частности, потому, что иначе участники этого самого "наведения" оказывались в ситуации... ну, скажем, неоднозначной и щекотливой - как было ранее везде и всегда, от Тбилиси 1989-го до Москвы 1993-го.

В самом деле, была ли возможность повернуть последующие события в сторону права?

*****

8 декабря 1994 года стало известно ("Сегодня", 08.12.94; РТР, "Вести", 8 декабря 1994, 14:00; Олег Крючек "Военная контрразведка ищет информаторов газеты "Сегодня" Дальневосточный офицер уволен за отказ лететь в Чечню, "Сегодня", 14.12.94, с.2), что "в штабе Восточного округа внутренних войск началось формирование костяка будущей спецкомендатуры в Грозном. Ряд офицеров отказывается от такой чести, не желая участвовать в непонятной войне с непонятными целями и гибнуть из-за очередного головотяпства российских властей".

Сразу же последовали опровержения: начальник штаба Восточного округа генерал-майор Виктор Вейнгарт сообщил, что в Моздок с Дальнего Востока вылетела группа офицеров внутренних войск, "но не для работы в составе спецкомендатуры и не в соответствии с секретным распоряжением генерала Куликова". На вопрос, на каком основании были выписаны офицерам командировочные документы, генерал не ответил. Подобное перемещение офицеров России могло быть осуществлено только на основании приказа Главного управления Командующего внутренними войсками. Дальневосточные офицеры долетели только до Москвы, откуда без объяснения были отправлены обратно в Хабаровск.

Прослужившему в войсках 21 год военному хирургу майору Анатолию Зайцеву (в/ч 3519) начальство предложило написать рапорт об увольнении из-за отказа вылететь в Чечню для несения службы в спецкомендатуре. По его словам, еще несколько офицеров хотели отказаться от командировки, но переменили свое решение после показательной расправы с ним.

*****

Первый известный случай массового неповиновения со стороны элитных подразделений МВД РФ, участвовавших в чеченских событиях, касается Екатеринбургского ОМОНа (Алексей Челноков, "Бунт екатеринбургского ОМОНа", "Известия", 10.01.95, с.2; Сергей Смирнов, "Честь и позор российского ОМОНа", Литературная газета, 24.04.1996), большая часть которого покинула боевое расположение накануне Нового Года.

2 декабря 101 сотрудника екатеринбургского ОМОНа, подняли по тревоге, перебросили в Ростов-на-Дону и разместили в учебном полку дивизии внутренних войск. Из Ростова отряд, дополнительно вооружив, бросили в Чечню. Там устно поставили боевую задачу. Заместитель командира отряда майор Петр Ватропин поднял вопрос о правовом обосновании этого отданного устно приказа, и вообще о правовом статусе милиционеров в зоне конфликта. Однако никаких письменных приказов на участие в боевых действиях начальники ему не предъявили. Омоновцы потребовали также определить их статус - выдать карточки на ношение оружия, которые предусмотрены законом о чрезвычайном положении. Ни то, ни другое не было выполнено. ОМОНовцам даже не выдали карты местности. Поняв, что высокое командование "подставляет" их, Ватропин принял решение вывезти бойцов из Чечни. Отряд его поддержал и вернулся домой, имея лишь двух раненых.

В Екатеринбурге против него было начато служебное расследование по факту "присвоения государственного имущества на сумму 3.500.000 рублей" - именно так оценивалась забытая бойцами полевая кухня. За это "хищение" Ватропина уволили. В судебном порядке он добился восстановления в органах, обвинения были признаны несправедливыми. В итоге Ватропин был направлен на должность участкового в уральскую глубинку.

*****

Преследованиям подверглись не только отдельные офицеры МВД, но и структуры, пытавшиеся защитить их права (Андрей Николаев, "Милицейский профсоюз подает в суд на ГУВД Москвы. Сотрудников ОМОНа отправили в Чечню незаконно", "Сегодня”, 24.01.95, с.2).

В конце января 1995 года в профсоюз сотрудников милиции г.Москвы обратились жены сотрудников московского ОМОНа с просьбой выяснить вопрос о правомерности отправки 250 сотрудников в Чечню. Председатель координационного совета профсоюза Михаил Пашкин связался с руководством московского ОМОНа и предложил выдать родственникам копии контрактов, заключенных сотрудниками милиции. Ни сами контракты, ни дополнения к ним не предусматривают использование омоновцев в районе боевых действий. В соответствии же с положением о службе в милиции любые действия, которые не предусмотрены контрактом, осуществляются только с согласия самого сотрудника. Как утверждали жены милиционеров, такого согласия их мужья не давали.

Помещение профсоюза было опечатано. 23 января 1995 года Пашкин выступил с заявлением, что намерен подать иск в Тверскую межмуниципальную прокуратуру на "незаконные действия руководства столичной милиции". Никакого результата, впрочем, его действия не принесли.

*****

Во всех этих случаях сотрудники МВД, в отличие от военнослужащих, апеллировали не к целесообразности, говорили не о необходимости получше подготовить часть к боевым действиям, а к праву.

Прохождение службы сотрудников органов внутренних дел регулируется Законом о милиции от 18.04.91, Положением о службе в органах внутренних дел Российской Федерации от 23.12.92 и Приказом министра внутренних дел N 300 от 25.06.93.

В соответствии с частью 2 статьи 25 Закона о милиции "никто не может понуждать сотрудника выполнять обязанности, которые настоящим Законом на милицию не возложены". Участие в боевых действиях законом не было предусмотрено.

Пункт 13-й статьи 1-й Закона предписывал милиции в соответствии с поставленными перед ней задачами "участвовать в обеспечении правового режима чрезвычайного или военного положения в случае их введения на территории РФ или в отдельных местностях".

Но в Чечне, как мы видели, не было введено ни военное, ни чрезвычайное положение - то есть отсутствовало правовое обоснование для деятельности комендатур и спецподразделений МВД.

Статья 18 Положения о службе в органах внутренних дел гласит, что "перемещение сотрудника органов внутренних дел на службу в другую местность, в том числе в связи с передислокацией органа внутренних дел, допускается только с его согласия, если иное не предусмотрено контрактом".

Это положение было развито в п.7.8 Приказа министра внутренних дел N 300: "Основанием для указанного перемещения является представление и согласие сотрудника (в случае перемещения по инициативе начальника органа внутренних дел) либо рапорт сотрудника и согласие соответствующих начальников органов внутренних дел (в случае инициативы сотрудника)."

*****

Во взгляде на правовой аспект планировавшейся операции эти сотрудники спецподразделений МВД были ближе всего к тому, что должен был бы делать профессиональный военный. Они требовали:

1. правовой квалификации конфликта;

2. соблюдения законов и уставов;

3. определения их собственного статуса в конфликте;

4. письменного приказа на проведение операций;

5. карт и иной информации, достаточной для их проведения - "солдат должен знать свой маневр".

Соблюдение всех этих положений требовало введения в рамки закона всей операции в Чечне - операции, с самого начала планировавшейся и проводившейся нелегально. Здесь смыкаются два смысла этого слова: секретная операция могла осуществляться только незаконно. Это подметил майор Ватропин: "Начальство попросту хотело скрыть эту войну - отсюда вся неразбериха." Неразбериха, обрекавшая тысячи солдат на безвестную гибель или плен.

Разговор - что с военными, что с милиционерами - вёлся на совершенно другом языке: "ну вы же понимаете". Операция в Чечне с самого начала проводилось вот так - по понятиям, а не по закону. Печально, что критической массы желающих изменить это обстоятельство не нашлось и среди тех, кто должен был вроде бы именно законность в Чечне восстанавливать.

Говоря о правах человека, обычно имеют в виду человека "без формы" - частное лицо. Но что, если не соблюдаются права "человека в форме"? Как в данном случае, когда военных и милиционеров отправляли на Северный Кавказ вопреки всем и всяческим законам, не обеспечив их правовой статус, не дав им письменный приказ, делая их, при случае, "крайними"? Чем это отличалось от событий 26 ноября, когда руководство "силовиков" отреклось от попавших в плен "государевых людей"?

Но среди этих самых "государевых людей" почти что не нашлось тех, кто ценил свои права, то есть - своё человеческое достоинство. Начиная от министра обороны, не только побоявшегося отстаивать собственное мнение на заседании Совета безопасности 29 ноября 1994 года, но и не стесняющегося теперь об этом рассказывать, ...и далее везде. Можно ли было ожидать уважения человеческого достоинства, то есть прав сотен тысяч жителей Чечни, гражданских лиц? Вот так, ещё до начала масштабных боевых действий, можно было предугадать развитие событий - масштабные бомбардировки, безумные атаки, жестокие "зачистки"...