И будут сниться эти горы...

Ни одного целого дома и не срезанного осколками дерева, горы битого кирпича, трупы боевиков, кучи танковых гильз, не смолкающая ни на минуту стрельба и клубы красного — от кирпичной крошки — дыма после танковых выстрелов по занятым боевиками домам — так выглядело Комсомольское из-за гусениц "семьдесятдвойки" роты капитана Александра Певцова. Окруженная Шамановым в Комсомольском банда Гелаева — последний уцелевший крупный отряд боевиков — дралась до последнего. Отступать заранее отпевшим себя чеченам было некуда, а терять — нечего. Судьбу последнего сражения кампании решали пехота и танки — авиация с артиллерией не доставали моджахедов в глубоких бетонных подвалах. Напряженность уличных боев в Комсомольском достигла, наверное, самого большого накала за всю войну. Руины почти каждого дома стали маленькой крепостью, в которой принимала последний бой очередная кучка шахидов. После понесенных потерь пленных наши не брали и воевали, казалось, тоже с какой-то особой жестокостью.
...Шли десятые сутки боев в Комсомольском. Один день походил на другой. Утром село утюжила авиация, потом шли в атаку штурмовые отряды внутренних войск. Армейцы блокировали село по периметру. Ротный опорный пункт, который поредевшая рота Певцова делила с брошенными на усиление пехотинцами и танкистами других полков, находился на южных подступах к Комсомольскому — между ущельем, по которому в село и прошли гелаевцы, и заросшим кустами оврагом. Крепко прижатые в селе "духи”, судя по радиоперехватам, от отчаяния были готовы к прорыву обратно в горы. Собираясь на ужин в палатке Певцова, офицеры думали, как будут действовать, если гелаевцы пойдут на их боевые порядки. С наступлением темноты расходились по позициям — прорыва ждали именно ночью. Всю ночь ущелье подсвечивалось осветительными снарядами и содрогалось от треска автоматных очередей. Беспрерывно обстреливая зеленку на дне ущелья, патронов не жалели — чтоб ни один боевик, перебегая от куста к кусту в паузах между "осветилками", не ускользнул в горы.

Десятый день Певцов не находил себе места. Из памяти не выходили последние слова взводного, которого вместе с пятью солдатами он потерял 5 марта:
— Певчий, сделай что-нибудь, вытащи меня отсюда!
...Певцову казалось, что уже годы отделяют его от того дня, когда в их полк пришла разнарядка на три месяца откомандировать в воюющий Дагестан командира танковой роты и нескольких пехотных взводных. Певцов вызвался добровольцем.

Отец и дед его были танкистами. Оба воевали: дед на легендарной "тридцатьчетверке”, отец — на Т-62 в Афгане. Поэтому Певцов еще в детстве знал, кем будет — военные гости, военные разговоры... Окончив в 96-м Челябинское танковое, попал под Екатеринбург. Через год, выведя взвод в лучшие, получил роту. Вскоре рота стала лучшей, а Певцов — старшим лейтенантом досрочно.

Когда в штабе дивизии выяснилось, что речь не о командировке, а о переводе в СКВО, Певцов было заколебался — менять Урал на Кавказ, отказываясь от светивший должности замкомбата... Но в Дагестане шла война, и в том, что армия скоро вновь пойдет чеченскими тропами, не было никаких сомнений. Борт на Ростов улетал на следующий день.

В штабе СКВО ждал еще один неприятный сюрприз – назначение в 503-й мотострелковый полк, город Владикавказ. Оказалось, все вакантные офицерские должности в Дагестане округ укомплектовал своими, "варяги" же нужны были залатать дыры. На СКВО обиды не было, обидно было, что, выполняя разнарядку, обманули свои, для правдоподобности еще и выдав всем по бронежилету и каске.
— Откуда ты такой? – удивился прапорщик, когда Певцов пришел сдать это приданое на вещевой склад.
— С Урала.
— У вас что там, на Урале, в касках и брониках ходят?
Настроение, в общем, было ни к черту.

Все круто изменилось в конце сентября, когда полк перебросили к чеченской границе. С легкой руки придумавшего ему радиопозывной комполка стал Певцов "Певчим". Началась подготовка к боевым действиям — служба на Кавказе стала обретать желанный смысл.

В середине октября перешли границу мятежной республики. Самыми трудными были две недели стояния под Бамутом. Угнетало ожидание первого боя, и, что греха таить, боялись этого овеянного легендами места. В первую кампанию наши трижды безуспешно штурмовали Бамут, взяв его лишь в июне 96-го. В этот раз символ чеченского сопротивления пал через месяц боевых действий. А первым в Бамут вошел танк Певцова. Боевое крещение вышло удачным. Штурмуя городок ракетчиков – один из укрепрайонов Бамута, Певчий не потерял ни одного танка, ни одного солдата. Война явно складывалась и дальше: двигаясь в глубь Чечни, Певцов уверенно командовал ротой, а вражеские ПТУРы и "Мухи" стороной облетали его танки. И дело было не только в везении. Певцов быстро усвоил главную аксиому выживания — побеждает не тот, кто, обнаружив цель, быстро открывает ответный огонь, а тот, кто, еще не видя этой цели, сумеет ее почувствовать и ударить первым. Используя возможности техники, можно давить "душков”, не расплачиваясь за чеченские горки солдатскими жизнями, понял Певцов под Бамутом.
— Что за ящики под кроватью? — спросил он как-то вечером в палатке командира мотострелковой роты, с которым делил район обороны.
— Навязали из дивизии, – ответил тот, — не смог отвертеться. Ненужная, но дорогая штуковина – отвечай теперь за нее. СБР называется — станция ближней разведки.
— А давай ее соберем! — завелся Певцов.

Вышли на позиции. Темень – хоть глаз выколи. Подсветили фонариком инструкцию, собрали. Запустили, штуковина сразу пищать.
— Люди там! – сообразил Певцов.
— Не сунутся они оттуда, скорее, ошиблись при сборке.

Через пять минут спор рассудили полетевшие в небо сигнальные мины. Больше СБР под кроватью не пылилась. В одну из ближайших же ночей, ударив по ее показаниям из танков и пулеметов, навалили с десяток "духов”.

Певчий по-настоящему фанател техникой – даже селикогель сушил. Есть в танковых прицелах такой порошок – для забора конденсата с прицельной сетки. Чтоб оптика не запотела. Вероятность этого, правда, крайне мала – поэтому его и в мирной-то жизни мало кто сушит. Военную грамотность Певцова, зачем-то прокаливавшего селикогель на сковородке, сослуживцы оценили под Урус-Мартаном. Когда у нескольких танков другой роты в разгар боя запотели прицелы…

Война не только не тяготила Певцова, но даже его окрыляла, с каждым днем добавляя уверенности в себе. Певчий ловил себя на мысли, что на войне он чувствовал себя даже комфортнее, чем во все остальные периоды службы. Когда б он еще пошутил с командиром полка, как под тем же Урус-Мартаном?

Из-за отсутствия боеприпасов срывалась боевая задача. И тут мимо скучающего у танка Певцова проезжает машина.
— Не нужны, капитан, снаряды? – спрашивает какой-то подполковник.
— Конечно, нужны!
— Ты только не уезжай – сейчас привезем, даже сами разгрузим – примешь под роспись, — обрадовался офицер. — Уже два дня не знаем, куда их деть – хоть во Владик обратно вези…
"Чудеса, да и только”, — подумал Певчий, когда через час перед ним выросла гора снарядов. Расписался — и бегом в штабную палатку. А там командир полка рацию греет — у вооруженцев группировки боеприпасы требует. Сел Певчий рядом и, выдержав хорошую паузу, спрашивает:
— А что, товарищ полковник, не наступаем?
— Ты чё, Певчий, издеваешься? — с пол-оборота завелся не укладывающийся в сроки наступления комполка.
— Если вы про боеприпасы… снаряды в общем-то есть…
— ???…
— Добрые люди мимо проезжали, помогли.
— Так не бывает… — опешил комполка.
— Бывает, товарищ полковник. Так, может, начнем уже наступление?..

Словом, война у Певцова шла. Как мечтал, как учили: "семьдесятдвойки" давили "духов”, не входя в зону поражения их оружием. Так было до 5 марта. Пока его танковая рота и еще несколько подразделений 503-го полка не оказались на пути двухтысячной банды Гелаева. Собрав останки и изуродованные тела своих бойцов, Певчий усвоил тогда самый главный урок войны – будь ты хоть семи пядей во лбу, на войне каждый день ходишь под Богом. В тот день и закончилась короткая Санькина молодость...

В конце января танковая рота капитана Певцова, усиленная пехотной бронегруппой, копалась на южных подступах к Комсомольскому с задачей не допустить схода бандгрупп на равнину на подконтрольном участке. Месяц прошел спокойно. Но напряжение росло с каждым днем, разведка и РЭБ предупреждали о возможном прорыве. Прогнозы сбылись в ночь на 29 февраля. Заметив движение на дне ущелья, открыли огонь. Исполняющий обязанности комполка подполковник Шадрин съехал с бронегруппой вниз и пошел по кровавому следу, нагнав в одном из домов пятерых спешно переодевавшихся бандитов. Итог боя – 5 убитых и 10 раненых взятых в плен боевиков. Проехав в тот день по селу, Певцов насчитал полтора десятка открытых ворот и увидел много женщин в черных платках. Значит, взяли не всех, — понял Певчий, — кто-то, уйдя от погони, все же донес в село весть о погибших.

Чтобы надежнее перекрыть ущелье, в конце которого начиналась деревня, комполка спустил вниз гранатометный взвод. Сунутся снова — проще будет обнаружить бандитов, да и пяток АГСов разнесут "духов” в клочья. Тогда же осмотреть ущелье заезжали операторы штаба группировки. "Здесь выводить будем?" — краем уха услышал их разговор Певцов. Только потом он поймет, что речь шла не о группе спецназа…

Утро 5 марта ничем не отличалось от других предрассветных часов: холодно, туман и чертовски хотелось спать.

В 4 утра с гор, где держала оборону рота лейтенанта Вершинина, донеслась стрельба. "Обоюдная, — понял Певцов по треску автоматных очередей, — не в темноту наши стреляют – бой идет!” Сон сняло как рукой. Выхватив у радиста наушник, Певцов услышал доклад Вершинина командиру полка:
— Веду бой, "духов” немерено, одни идут на меня, другие ущельем.

Приведя роту "к бою" – опорный пункт Певцова отделяло от "духов” меньше километра, Певчий вновь прильнул к рации. Но связи с Вершининым уже не было. Вместо него в эфир вышел один из его бойцов:
— Ротный погиб. Взводный погиб, много убитых, контрактники убежали...

Объясняя солдату, как действовать, Шадрин тщетно пытался хотя бы через него сохранить управление ротой. Окончание их разговора Певцов уже не слышал – в бой вступил сидящий в ущелье под его окопами гранатометный взвод.

Еще не видя "духов”, Певцов дал команду открыть огонь по зеленке. Ущелье затрясло от разрывов танковых снарядов, АГСных залпов и беспрерывного треска автоматных очередей. Но несмотря на плотность огня, из кустов, где, казалось, не останется ничего живого, повалили "духи". Напряжение боя и интенсивность вражеской стрельбы нарастали с каждой минутой. Боевиков действительно было немерено. "Веду бой, но они идут дальше", — доложил командиру полка командир гранатометного взвода. "Держись, высылаю бронегруппу", — ответил Шадрин. Съехав с противоположного берега ущелья через село на двух БТРах, два десятка разведчиков во главе с командиром разведроты старшим лейтенантом Деевым заняли оборону на окраине села и вступили в бой. Но легче не стало, "духов", напротив, становилось все больше и больше. Плотность огня из ущелья по окопам Певцова была уже сумасшедшей. Старшина приданных пехотинцев прапорщик Евстратов на всю жизнь запомнит, как три пули прошили меховой воротник его куртки, а четвертая застряла в подствольнике автомата… Тем, кто внизу, было еще тяжелее. Ситуация становилась критической – все были блокированы: остатки роты Вершинина в горах, гранатометный взвод в ущелье. Снайперский огонь с соседней горы не давал Певцову перезарядить танки – по открывающимся люкам тут же цокали пули. Разведчики на краю села отправили БТРы назад, чтоб боевики, подошедшие уже совсем близко, не подожгли их из гранатометов.

Не спасали и барражирующие в небе вертушки, обстреливающие не успевших приблизиться к нашим боевым порядкам боевиков. Комсомольское не удержать, понимал Певчий. Смявший гранатометчиков поток бандитов хлынул в село.

В разгар боя к Певцову подбежал командир дивизионного разведбата майор Измайлов, сказал, что его с бронегруппой послали в горы – собрать остатки роты Вершинина. Попросил танк. Связавшись с командиром полка, Певчий получил указание ехать с Измайловым, но убедил Шадрина, что не может покинуть бой, а с прикрытием разведчиков справится и его взводный. Если бы вернуть время назад…

Провожая взводного — лейтенанта Александра Луценко, Певчий несколько раз наказал ему ни в коем случае не ехать впереди колонны: "Ты – огневая мощь, а не броневой щит".

Отправив танк, Певцов вернулся в бой. С приездом снайперов из "Альфы" стало заметно легче. За час наши профи пощелкали работающих с соседней горы чеченских снайперов, и огонь по боевым порядкам Певцова шел уже только снизу. Танки можно было перезаряжать, уже не выкатывая из капониров. Только вот снаряды таяли на глазах, а боевики, устлав трупами пересохшую речку, все шли и шли в Комсомольское. Лишь через месяц Певцов и те, кто уцелеет, узнают, что замысел командующего группировкой генерала Владимира Шаманова как раз и состоял в том, чтобы загнать боевиков с гор в одно из предгорных сел, окружить их там и уничтожить авиацией с артиллерией. Без неизбежных при долгой горной войне потерь.
— В том, что зажатые в горах боевики попытаются прорваться в одно из предгорных сел, чтоб, переодевшись, расползтись по равнине и раствориться среди населения, сомнений не было, — вспоминал Шаманов двумя месяцами позже.

Тогда я напрямую спросил генерала, почему оказавшиеся на пути гелаевцев гранатометчики не получили команду отходить? Не верилось, что ради успеха операции Шаманов, как шахматной фигурой, пожертвовал взводом. "Не сработали командиры дивизионного и полкового звена", — ответил Шаманов. Только откуда им было знать о замыслах командарма, которые, думаю, тогда были секретом даже для большинства офицеров его ближайшего окружения.
— Шаманов ждал выхода гелаевцев не в Комсомольское, а в соседнее Алхазурово, путь к которому был вообще свободен, — скажет потом кто-то из офицеров. — Гелаев же, заподозрив неладное, пошел в Комсомольское, не побоявшись подставить родное село.

Так или иначе, окружив двухтысячную банду гелаевцев в Комсомольском и не дав боевикам расползтись по равнине, Шаманов фактически решил судьбу второй чеченской кампании. Крупных банд и боестолкновений, на которые боевики шли бы сами, в Чечне больше не было. Но очевидно и другое: не задержи тогда стоявшие насмерть подразделения 503-го мотострелкового полка гелаевцев – Шаманов мог бы и не успеть окружить Комсомольское.

…К семи утра бой стал понемногу стихать. Остатки роты Вершинина разбрелись по лесу, четырнадцать из восемнадцати гранатометчиков погибли, четверо попали в плен. До последнего державшиеся на краю села разведчики не разделили их судьбу лишь благодаря "одолженным" у местного населения легковушкам. Последним на раздолбанных красных "Жигулях" в лагерь вернулся старший лейтенант Деев с пятью солдатами. Когда его там уже не ждали. Артиллерия и вертолеты вовсю работали по южной части Комсомольского, а поток идущих по ущелью боевиков все не прекращался.

Шум работающих моторов возвращающейся колонны вырвал Певцова из боя. Танка в колонне не было...
— Где танк?!! – крикнул Певцов Измайлову.

В эту же секунду к нему подбежал радист: на связи Луценко:
— Певчий, я подбит, по мне ходят…

От услышанного Певцова бросило в пот. Луценко вопреки его приказу все-таки пошел впереди колонны. После километра пути бронегруппа попала в засаду. Подбитый танк потерял ход и в горячке боя был брошен спасающими своих раненых разведчиками. Выяснять отношения с Измайловым было некогда. Надо было спасать экипаж. Услышав категорическое "нет" командира полка – новый рейд в горы неизбежно грозил новыми потерями, Певцов решил действовать сам. По-другому он поступить не мог. Пошел к приходящему в себя после боя взводному разведчиков — старшему лейтенанту Рустаму Ханакову, которого знал еще с абитуры училища. Тот сморщился, но не отказал. Посадив на танк десяток разведчиков, двинулись той же дорогой. Танк внизу, разведчики с Певцовым — по горам, прикрывая его сверху. "Классные места для засады”, — едва успел подумать Певцов, тут же увидев в сотне метров впереди сидящих на гребне горы "духов". Человек 50-60.
— Коробочка, отход! — прокричал Певчий в рацию, но было поздно. Горы сотряс оглушительный взрыв – пропустив увешанную активной броней "семьдесятдвойку” вперед, "духи" ударили по ней из гранатомета. Несколько гранат легли точно в трансмиссию. Сдетонировал боекомплект. С танка сорвало башню.

Один прилив адреналина тут же сменился другим – боевики двинулись на группу Певцова. Наши – уносить ноги. Одолеть такую кучу бандитов шансов не было. Убегали быстро – откуда только брались силы. Ветки хлестали по лицам, но боли не чувствовали. Останавливаясь на выгодных рубежах, отстреливались. Спасло, что никого не задело, с "трехсотым" бы не ушли.

Пробежав около пятисот метров, наконец оторвались от погони. Но остановились, лишь встретив группу Измайлова, вновь направленную собирать в горах остатки роты Вершинина. Попадали замертво. Сердце, казалось Певцову, вот-вот выскочит из груди. "Сделали, первый раз за всю войну меня "духи" сделали", — Певчий закрыл глаза рукой. От бессилия хотелось плакать.
Придя в себя, Певцов вышел на Луценко.
— Я еще жив, Певчий, "духи" пытаются открыть люки.
— Я шел, я не смог, — убитым голосом ответил Певцов.
— Где "шмель пятый"? – спросил Луценко о шедшем ему на выручку танке.
— "Шмеля пятого" больше нет, — ответил Певцов.
И гробовая – красноречивее всяких слов – тишина в эфире.
— Я все слышал.
Собравшись с силами, Певчий вышел на командира полка:
— Я в горах. Я танк потерял…
В ответ — мат-перемат.

Выйдя на кого-то из своих начальников, Измайлов запросил подкрепление и бронегруппу. Идти к подбитому танку имеющимися силами ни у кого, кроме уже не чувствующего страха и вообще, казалось, ничего не чувствующего Певцова, желания не было.

"Отогнать боевиков минами!” – осенило Певцова. По-отечески относившийся к нему начальник полковой артиллерии не откажет.
— Сейчас, Саня, сейчас, — наносил примерные координаты на карту подполковник. – Пусть Луценко подкорректирует мины по солнцу.
— Певчий, мины близко ложатся. "Духи" с танка свалили, ушли! – В голосе Луценко появилась надежда.

Так продержались около часа. Пока не кончились мины. Пришедшие в ярость боевики "ослепили" танк, разбив триплексы, и начали расстреливать увешанную коробочками активной брони "семьдесятдвойку” из гранатометов.
— Певчий, по мне "Мухами" долбят. Певчий, сделай что-нибудь, прошу тебя, вытащи меня отсюда. Все, Певчий, прощай... — убивая каждой фразой, повторял Луценко.
Певцову казалось, что это он, а не Луценко, погибал в том танке. А бронегруппа с подмогой все не шла и не шла. И тут судьба подарила им с Луценко еще один шанс. Комполка сумел наконец выпросить авиацию:
— Певчий, вертушки не могут обнаружить танк, сообщи поточнее координаты!

Если бы он их знал! Но выход, кажется, есть!
— Вертушки не видят тебя, обозначь себя "тучей", — почти кричал в эфир Певчий.
Выставив маскировочные дымы, "семьдесятдвойка” стала наконец различима с воздуха. Несколько раз зайдя на нее, вертолеты обработали неуправляемыми снарядами лес вокруг танка. И улетели. Через пять минут связь с Луценко оборвалась…

Наконец подошла бронегруппа. Человек 80 на пяти БМП – с такими силами уже можно было двигаться в горы. Пошли. Не встретив боевиков, добрались до цели. Старшное, непостижимое зрелище. Певчему казалось, что все это происходит не с ним. Развороченный взрывом 815-й танк с оторванной башней и 816-й… Расстрелянная "Мухами" "семьдесятдвойка" с разбитыми триплексами, срезанной антенной и подорванными гранатами люками. На броне два тела – наводчика сержанта Олега Ищенко с простреленной в упор головой и лейтенанта Александра Луценко – без единой царапины. И без головы… Механика – рядового Дениса Надтоко не было. Там же на броне, видимо, в назидание русским, валялось и орудие убийства — окровавленный чеченский кинжал.
— Это мое, — остановил Певчий собиравшегося поднять его офицера…

Погрузив тела на броню и сняв с танка пулемет, двинулись ко второй братской могиле. От экипажа 815-й "семьдесятдвойки” – младшего сержанта Сергея Коркина и рядовых Романа Петрова и Эльдуса Шарипова остались лишь фрагменты тел. Остановив двинувшихся помочь ему солдат-пехотинцев, Певчий сам бережно собрал в ОЗК их останки. Что в этот момент творилось на душе двадцатичетырехлетнего капитана, не опишешь и тысячей слов. Горькая командирская доля…

На обратном пути снова пострелялись с боевиками. "Сколько ж их еще в этих лесах?” — подумал Певцов, снимая с брони в десяти местах простреленное по пути тело Луценко.

Если бы не ожидание нового боя, Певцов, наверное, сошел бы с ума от пережитого в этот день, оказавшись в окружении — и в селе, и в лесу были "духи", наши заняли круговую оборону. Через несколько дней Певцов и другие находившиеся здесь же командиры низового звена поймут, что не чеченцы их, а войска окружили гелаевцев в Комсомольском, а их опорный пункт – лишь одно из звеньев этого боевого порядка. Пока же в окружении были они. Всего на горке собралось человек 80, четыре танка, пять БМП. В принципе сила. Да только на каждую "семьдесятдвойку” осталось по пять снарядов, да и патронов, когда разделили остаток, вышло по магазину на брата. Пойди в эти дни "духи" на их боевые порядки – дошло бы до рукопашной. Так больше суток – без боеприпасов и даже без воды (выпили все лужи на горке) и просидели в окружении. Лишь к вечеру следующего дня подошла подмога. Начальник штаба 160-го танкового полка подполковник Федоров со своими танкистами.

А вскоре на их горку переехал и исполняющий обязанности командира 503-го полка подполковник Шадрин. Зла на ослушавшегося его Певцова он не держал. На войне как на войне: по неписаным законам боевого братства Певцов, рискуя другими людьми, сделал все, что мог, спасая свой экипаж. А вот некоторые офицеры из штаба 58-й армии были другого мнения.
— Руки бы оторвать этому погубившему людей капитану, — скажет один из них.


Не находившего себе места Певцова тогда поддержал приехавший позже Юрий Буданов. Кто ж в группировке не слышал о командире единственного танкового полка, артиллерийскими ударами поздравлявшего "духов" с Рождеством во время рождественского перемирия и ходившего с моджахедами врукопашную.
— Так ты и есть Певчий? – похлопал Буданов по плечу Певцова.
— Встрял Певчий, два танка потерял, — ответил Певцов.
— Не горюй, Певчий, — по-отечески обнял капитана полковник, — такая у нас работа.

Три месяца воевавший без потерь и потерявший в одном бою, когда его танкисты по-пехотному противостояли в горах пятикратно превосходящему противнику, сразу одиннадцать человек, Буданов, наверное, как никто, понял тогда Певцова.

ДЕСЯТЫЙ день шла "комсомольская” операция. Десятый день Певцов жил мыслью о мести. Но в селе с гелаевцами сражались вэвэшники, армейцы же по-прежнему лишь блокировали Комсомольское. Превратив руины каждого дома в крепость, боевики погибали, но не сдавались. Без потерь давить их в этих развалинах удавалось только с помощью вызванных на подмогу армейских танков, часть из которых бандиты при этом неизбежно поджигали "Мухами". Через два дня после того, как подбили ушедший в Комсомольское с нашей горки Т-62 подполковника Артура Арзуманяна, направить в село танк наконец выпало роте Певцова. Надо ли говорить, кто на нем поехал? Глядя, как "семьдесятдвойка” Певцова, скрывшись между домами, уходила в эту адскую мясорубку, в которой горели наши танки и гибли наши солдаты, я мысленно попрощался со ставшим мне за это время другом Певцовым.

А через час Певчий вернулся обратно. Сказал, что на следующий день поедем в Комсомольское вместе. Повесив за спину рацию, Певцов ехал корректировать огонь своих танкистов – в городском бою из танка трудно определить, откуда исходит опасность.
— Стойте, забыли меч-кладенец, — остановил танк Певцов, когда мы были уже на броне.

Солдат вынес из палатки клинок с локоть длиной – тот самый, которым убили Луценко. Кинжал кинули в танк, и Певцов погнал свою "семьдесятдвойку" в село. Высунувшись из-за танка, Певцов четко корректировал огонь, одну за другой подавляя действующие и потенциальные огневые точки боевиков. А я поймал себя на мысли, что таким счастливым за две с половиной недели, проведенные с ним под Комсомольским, я Саньку еще не видел.

Лишь потом я узнаю, что накануне, первый раз выезжая в Комсомольское, на одном из мертвых "духов" Певцов увидел часы лейтенанта Луценко…

Р.S. Увы, суровая правда жизни — никто из героев очерка не получил за Комсомольское даже медали. По-разному сложилась судьба тех, с кем автору довелось сойтись на войне. Певцов, не сделав особой карьеры, по-прежнему служит в СКВО. Рассоха перевелся на Дальний Восток – поближе к дому. Прислал мне письмо, в котором рассказал, что Махмутов, как и он, обделенный наградами, бросив армию, перешел в другую силовую структуру. Шаманов, не поладив с командованием СКВО, пошел в губернаторы и, говорят, сильно ностальгирует по армейскому прошлому. Буданов сидит в тюрьме. Но всех их объединяет одно – несмотря ни на что почему-то именно войну они считают самым счастливым временем в жизни. Почему? Я тоже не могу ответить себе на этот вопрос.