Боевой генерал-майор Овчинников

Я, может быть, ему жизнью обязан — генералу Овчинникову…

Дело было в мае 1995-го. С моим боевым другом-напарником фотокором Олегом Смирновым мы оказались в Ханкале. Увидев на совещании Вячеслава Викторовича, решили по-корреспондентски оперативно сесть ему на хвост, чтобы “вертушкой” улететь в его тактическую группировку под Хасавюртом.

Он не возражал: свои, военные журналисты, тем более сто лет знакомые, на работу едут.

Прилетели на нашу восточную базу к вечеру и… снова попали на совещание. В вылинявшей до цвета сухой серой глины штабной палатке, вкопанной в ту самую глину, планировалась завтрашняя операция.

На суровых лицах генералов и офицеров — озабоченность предстоящим делом. У нас же свои проблемы — уже зрел замысел горячего репортажа, и мы внутренне собрались, настраиваясь на волну боевой работы, несколько часов, да что там часов — несколько минут которой могут дать переживаний-наблюдений на хорошие, настоящие, невыдуманные строки и фотокадры.

Генерал-майор Овчинников, который в январе под Грозным разрешил нам с разведгруппой выйти на задание, на этот раз наши планы нарушил, сказав по-товарищески мягко, совсем не командирским тоном: “Знаешь, там много неясного. Может быть, слишком круто для журналистов. Оглядитесь сначала, врастите в обстановку. Завтра советую быть со мной на КП. А навоеваться еще успеете”.

С генералом, хоть он и старый, добрый знакомый, не очень-то поспоришь. Вот и пришлось, прежде чем подняться в боевых порядках войск на высоту с отметкой 541,9, наблюдать ее в окуляр стереотрубы и отслеживать ход боя по радиопереговорам, по командам, по репликам-комментариям…

В 16.00 того дня, 24 мая, в блокноте появилась запись: “Комдив принимает доклад — четверо убитых, восемь раненых, одного недосчитались, якобы его, раненого авианаводчика, грузили в БТР…”

Подробности боя от Александра Николаевича Никишина — командира отряда специального назначения «Витязь»:

24 мая мы получили приказ обеспечить прикрытие одного из полков ОДОНа, выдвигавшегося в район трех высот. Провести разведку местности у высоты 541,9 заранее не было возможности, углубляться в лес нам не давали. Оставалось действовать по ситуации. Старшим от отряда на задачу поехал мой заместитель Виктор Никитенко.

Колонной доехав до начала подъема на высоту, парни свернули с основной дороги и поехали через лес. В зеленке, развернувшись на просторной поляне, первая БМП пошла вверх по тропе. И неожиданно вышла в тыл хорошо укрепленного лагеря боевиков. Там были землянки, окопы, БТРы, три СПГ! И все стволы смотрели на дорогу, которая просматривалась оттуда как на ладони. Хорошо, что Никитенко с нее свернул, чем сорвал план противника по уничтожению колонны при подъеме на высоту.

Завязался бой, два СПГ уничтожили сразу, боевиков оттеснили вправо от тропы, в поле перед лесом, где они скрылись в окопах. Оттуда боевики сумели подбить БМП выстрелом из гранатомета. Механик-водитель остался жив, башню машины переклинило. Прапорщик Валентин Лелеко, попытавшийся оказать помощь экипажу, получил смертельное ранение.

Вторая БМП, стоявшая на поляне, ринулась на помощь первой по тропе. Выстрелом из оставшегося невредимым СПГ боевики пробили следующую за ней машину — БТР — насквозь, ранили водителя, наводчик-оператор рядовой Константин Смирнов погиб сразу.

Силой взрыва с обратной стороны бронетранспортера оторвало крышку бокового люка. А за машиной стояла группа. Погиб старший инструктор группы прапорщик Дмитрий Ращупкин.

Бойцы из второй БМП спешились и, прикрываясь броней, вышли из леса на поляну, под шквальный огонь боевиков. Огнем пушки БМП распороли бронетранспортер дудаевцев, огнем из автоматов прикрыли отход группы из первой машины.

Выстрелом из гранатомета бандиты ранили рядового Андрея Арефкина. Друзья сразу его подобрали и оказали первую помощь, но эвакуировать не смогли, сами получили огнестрельные и осколочные ранения. В БМП несколько раз попали из гранатометов, пробили борта, но водитель, молодой парень, машину не покинул, из боя не вышел, ждал, пока загрузят раненых и погибших.

Бой продолжался больше трех часов. Боевики, бросив убитых, ретировались в глубь зеленки. Высота была взята на следующий день. Но какой ценой, будь он неладна. Отряд понес самые большие в своей истории потери. Все спецназовцы, участвовавшие в бою, проявили стойкость, мужество и отвагу, всех считаю героями.

Вечером, понурые, вернулись на базу. Голова раскалывалась, а сердце ныло от горьких мыслей о погибших спецназовцах, о пропавшем без вести капитане Иване Зотине. Еще не время было лезть с расспросами к вышедшим из смертельного боя “витязям”.

Наперед, даже на завтра, пока нечего было загадывать. На войне никто не скажет, где найдешь, где потеряешь. На войне потерь много, и очень они горьки…

Молча сидели, курили в быстрых южных сумерках. Вороша прошлое, вспомнил, как знакомый старший офицер оперативного управления Главкомата, подчиненный генерала Овчинникова, говорил о его обостренном чутье, выработанном годами кавказских войн: “Вот скажет, что не надо направлять колонну по этому маршруту, и точно — обнаружим там засаду. Скажет, что обстрел будет в пять-шесть часов, и непременно в полшестого начнут мочить”.

В бой, случившийся 24 мая 1995-го, генерал Овчинников нас не пустил. Верить или не верить теперь в судьбу — не знаю. Зато знаю, что Вячеславу Викторовичу доверять можно вполне…

ПУШКИ НА КРАПОВЫХ ПЕТЛИЦАХ

В детстве он всегда был предводителем в военных играх. Его выбирали командиром, руководствуясь законами мальчишеской демократии. Так, подспудно подготовленный к военной стезе, он и поехал поступать в Ленинградское зенитно-ракетное училище. Хоть и мечтал в старших классах о юридическом институте, понимал, что отец, оставшийся на войне без руки, и хворая мать пятерых ребятишек с трудом на ноги поднимут. Решил пробиваться сам.

Замначальника училища полковник Черкасов оказался земляком, тамбовским. Но не протежировал Вячеславу и его другу Юрию Свитавскому, а наоборот, гонял больше других, приговаривая: “Чтобы стыдно за вас не было”.

Перед выпуском Овчинников был уже сержантом, командиром отделения. Мастер спорта по вольной борьбе, перворазрядник по классической, самбо, гиревому спорту и штанге, он имел еще разряды по боксу, шахматам, баскетболу, волейболу, лыжам и легкой атлетике. Предлагали остаться в училище, чтобы заодно тренировал борцов-вольников. Но он хотел в войска.

Начальство предложило: “Есть разнарядка в Москву, в Министерство охраны общественного порядка. Но там к нашему кандидату предъявляют ряд особых требований. Если вдруг что случится — нам за вас придется отвечать”. “За меня отвечать никому еще не приходилось”, — только и ответил Овчинников, хотя назначение в непонятное МООП воспринял без особой радости…

Первая его должность во внутренних войсках — командир взвода в зенитной батарее артдивизиона одного из полков прославленной ОМСДОН. Меньше года лейтенант с пушками на краповых петлицах командовал взводом и вывел его в отличные. Потом поочередно был замполитом и командиром батареи.

В ней было 57 единомышленников, которые все делали на одном дыхании: стреляли из своих ЗПУ-4 на полигоне под Тамбовом на “отлично”, из стрелкового оружия — не хуже, все были заражены спортом, кросс бежали лучше всех в дивизии. А когда при деле — ни у кого и мыслей дурных нет. Здоровая атмосфера не позволяла служить абы как.

В 72-м сказали: “Готовься в академию”. Овчинников выбрал “Фрунзевку”, поскольку считал, что во внутренних войсках с его зенитно-ракетным образованием не будет широкого шага. Амбиции офицера были здоровыми — какой старлей не мечтает…

Но буквально за неделю до отправки документов все переиграли: “Будете поступать в артиллерийскую академию, так как в Академии имени М.В.Фрунзе мест нет”.

Он, зенитчик, практически мало чего понимал в наземной артиллерии. А здесь — сплошная математика, теория вероятности и масса других знаний, которые надо приобретать. Месяц, отпущенный на подготовку, сидел не разгибаясь. В те годы поступить в академию было очень и очень непросто, конкурс и в частях, и при поступлении, офицеры годами мечтали об этой заветной ступеньке на служебной лестнице. Первая же двойка на экзаменах для многих ставила крест на карьере. И Овчинников прекрасно понимал, что выпавший шанс упускать ему никак нельзя.

Экзамены сдал хорошо, более того — полковник, принимавший артиллерийско-стрелковую подготовку, весьма удовлетворенно заметил: “Спасибо! Давно мне так славно не отвечали”. Только после экзамена преподаватель узнал, что отвечал ему не артиллерист, а зенитчик. Генерал Овчинников до сих пор с благодарностью вспоминает своего бывшего начальника артиллерии полка Бориса Елисеевича Лавренко, фронтовика, устраивавшего молодому пытливому офицеру великолепные артиллерийские “штудии”, острые мозговые атаки. Ветерану нынче уже девятый десяток пошел. Вячеслав Викторович до сих пор сердечно привечает подполковника в отставке. А тот при встречах откровенно признается, что всегда верил в своего воспитанника, но чтоб тот поднялся аж до главкома!..

Еще четыре года прошли в учебе. Старался максимально поднатореть в практической стрельбе. Но любимым предметом была общевойсковая тактика. Нравилось капитану Овчинникову во время командно-штабных учений докладывать за начальника разведки, за общевойскового командира.

Руководитель дипломной работы Юрий Федорович Шулятицкий даже хотел оставить Овчинникова в адъюнктуре. Но при всем уважении к военной науке выпускник стремился в войска. (Заметим, что и науку он не забросил — спустя годы, уже генерал-лейтенантом, защитил кандидатскую диссертацию. Тему выбрал, исходя из давнего пристрастия к юриспруденции и практического опыта горячих точек: “Организационно-правовые основы деятельности органов внутренних дел и внутренних войск МВД России в условиях внутренних вооруженных конфликтов”.)

Когда на кителе появился академический ромбик, ему было всего-то двадцать восемь — комсомольский возраст. В такие годы за счастье считалось поступить в военную академию, а он ее уже закончил. Назначили начальником штаба отдельного Новгородского артиллерийского дивизиона в той же Дзержинке. Здесь на вооружении стояли уже другие артсистемы, калибр посолиднее, чем у зенитчиков.

Потом был начальником артиллерии 4-го полка ОМСДОН, вернулся в свой артдивизион уже командиром. Эта часть, помимо славного фронтового пути, знаменита еще и тем, что именно ей доверялось производить артиллерийский салют с территории Кремля во время всенародных праздников начиная с первых победных салютов 1943 года. Видно, это и имели в виду училищные кадровики, когда предупреждали лейтенанта Овчинникова об особых требованиях Москвы…

Многие сослуживцы-”новгородцы” с теплотой вспоминают сегодня совместную службу с Вячеславом Викторовичем. Вот, к примеру, слова подполковника Виктора Баскакова:

— В дивизион Овчинникова я пришел зеленым лейтенантом. В дальнейшем приходилось служить под началом многих командиров, разных по характеру, военной подготовке, личным качествам. Однако мало в ком встречал такую основательность и рассудительность, взвешенность и самостоятельность в принятии решений, какие отличали Вячеслава Викторовича. Он не из тех, кто рубит сплеча. С ним было спокойно. Это командир, у которого единство слова и дела — в крови…

Вскоре артиллеристу Овчинникову пришлось узнать и другое предназначение внутренних войск — главное…

“ОСОБЕННОСТИ КАВКАЗСКОЙ ОХОТЫ”

Со своим дивизионом пришлось ему лететь в печально знаменитый Сумгаит 88-го. Слава Богу, пока без артиллерийских орудий. Во время массовых беспорядков в Армении он был уже начальником оперативного отделения группировки. Там разрабатывали и проводили операцию по разблокированию аэропорта Звартноц. Оскал национализма он увидел воочию и стал сознавать, насколько это страшно.

Потом практически безотлучно полтора года провел в Нагорном Карабахе. Здесь по причине своей артиллерийской специализации он порою чувствовал к себе какое-то скептически-предвзятое отношение со стороны старых вэвэшников-конвойников. Им было невдомек, что полковник Овчинников получил капитальные знания, которым не грех было даже позавидовать. То была не просто сумма, но система знаний — высшая математика, теория вероятности, тактика, артиллерийско-стрелковая подготовка, которая научила логически мыслить, развила интуицию, дала некий дар командирского предвидения. Тот фундамент позволяет офицерам-артиллеристам быстрее других овладеть любыми новыми знаниями. А дальше, по собственному признанию Вячеслава Викторовича, самый хороший учитель — это жизнь.

Утверждая это, генерал в который раз вспоминает своего деда Афанасия, первого человека, давшего ему настоящие уроки жизни. Инвалид еще с гражданской войны, тот с малолетства внушал любознательному внучонку Славке незыблемо-праведные постулаты: уметь делать любую работу, чтобы заработать свой кусок хлеба, но при этом думать не только о себе, но и об окружающих тебя людях. Ничем выдающимся дед Афанасий особо не отличался, но почему-то именно к нему шли соседи за советом и помощью. С дедом Славка был неразлучен лет с шести, пожалуй, чем бы тот ни занимался — дома ли строил, печи ли клал. Работяга был…

Потому, наверное, особенно остро ощущал Вячеслав Викторович сердечную боль при виде разрушенных и сожженных домов в Нагорном Карабахе. Как-то спросил его, не надоела ли бивачная жизнь в горах за полтора почти года, из которых четыре месяца он исполнял обязанности коменданта района чрезвычайного положения. Овчинников решительно ответил:

— Нет. Конечно, тяжело было видеть гибель людей. Морально и физически я очень устал. Но чувство ответственности заставляло собираться с силами, поскольку мы старались не допустить еще большего кровопролития. Когда я приехал оттуда, я был психологически предельно утомленным, даже надломленным из-за того, что после наших неимоверных усилий по примирению враждующих сторон, когда решение конфликта на определенном уровне было близко, мы вдруг получали предательский удар откуда-то сверху или с фланга, исподтишка, когда включались какие-то темные силы…

Уже садились за стол переговоров люди, уже налаживалась мирная жизнь в селах и деревнях, и вдруг… Совершались убийства, провокации именно в этих селах, вновь разжигалась национальная вражда. Все начиналось сначала…

Ему, тогда еще полковнику, волей-неволей приходилось становиться политиком, дипломатом. Вот и скажи теперь, что военные — вне политики…

— Я приобрел там навыки управления войсками, — вспоминает он далекий уже Карабах. — Численность группировки колебалась от 5 до 11 тысяч, она располагалась на огромном пространстве: протяженность границы, разделяющей враждующие стороны, составляла до тысячи километров. Множество различных комендатур и комендантских участков, штабов, частей и подразделений. Весь этот организм надо было отладить…

Там же, в Карабахе, он познал, по собственному его выражению, “особенности кавказской национальной охоты” — каверзные приемы, ловушки. Теперь, после десяти лет кавказских походов, не без оснований говорит, что все для него не ново под этим солнцем. (Яркое солнце любит больше, чем тусклую луну.) Теперь он знает, где нужно применить силу, а где — дипломатический ход, чтобы избежать кровопролития, обострения, чтобы не завести ситуацию в тупик.

Во время осетино-ингушского конфликта его назначили комендантом Пригородного района, поскольку был он уже искушенным во всех хитросплетениях и подводных течениях межнациональной розни “чрезвычайщиком”. Мог прогнозировать результаты своей деятельности, знал, с кем из местных авторитетов можно иметь дело, чтобы получать достоверную информацию о происходящем, чтобы влиять на ситуацию. Знал и возможных провокаторов.

Тот конфликт войска пригасили по большому счету грамотно, достаточно скоро и без особых потерь. Генералы и офицеры работали спокойно, без крика, без надрыва. Люди, с которыми познакомился в Карабахе, приезжали и в другие горячие точки. Контакт не надо было налаживать — он был крепок. И таких людей в войсках много…

С ДУДАЕВЫМ ПРИШЛОСЬ РАЗГОВАРИВАТЬ ЛИЧНО

В НОЧЬ на 12 января 1995-го мы сидели с генералом Овчинниковым в его “кашээмке” под Грозным. Когда в одном из моих вопросов прозвучала фамилия Дудаева, генерал вдруг сказал: “А ведь я с ним встречался, был у него в кабинете”. Я еще ближе пододвинул свой диктофон.

— Это было в Грозном осенью 1991-го, когда внутренние войска уходили без выстрела из “суверенной” Чечни…

Той осенью, когда обстановка в Чечне была просто непредсказуемой, когда в Москве мало кто представлял, что нужно делать для спасения ситуации, в мятежную республику был срочно направлен небольшой отряд сил МВД России — солдаты спецназа внутренних войск, офицеры других служб.

Был день инаугурации новоиспеченного президента. В толпе возбужденных чеченцев во всеуслышание раздавались призывы к расправе над российскими солдатами, которые присланы Москвой, чтобы “задушить демократию в независимой Ичкерии”.

Непосредственная серьезная опасность создавалась тем, что взлетно-посадочную полосу аэродрома, на который вот-вот должны были приземлиться самолеты с личным составом, бандиты заблокировали бензовозами. Войсковые борты были на подлете, и могло случиться самое страшное…

Никакие призывы к разуму чеченцев результатов не дали. Непримиримые выдвинули ультиматум — кто-то из войскового руководства должен лично ехать к Дудаеву. Пришлось ехать полковнику Овчинникову…

Его долгий диалог с переполненным чувством собственного величия Джохаром проходил трудно — тот не был уже советским, тем более — российским генералом. Он привык уже к тому, что последнее слово должно оставаться за ним. Овчинникову он заявил, как бы подводя итог переговорам: “Вы, полковник, отсюда не уйдете — будете у нас заложником”.

Что творилось в те минуты в мозгу и душе Вячеслава Викторовича — доподлинно знает только он. Но крепчайший внутренний стержень в нем не сломался, не дал прогиб и на это раз. Просчитывая все варианты развития событий, в чем-то блефуя перед разъяренно-безумным ичкерийским вождем, он спокойно парировал: “Задерживайте. Но вы же знаете прекрасно, что командира положено выручать.

Когда уезжал, я сказал, что в такое-то время вернусь. Если не вернусь — мой спецназ начнет действовать. Вот он подтвердит”. Полковник кивнул на стоящего рядом охранника из президентской гвардии. Вооруженный до зубов чеченец вынужден был согласно кивнуть…

Полковника Овчинникова привезли к КПП его маленького гарнизона буквально за две-три минуты до назначенного срока.

На ватных ногах, с холодком по спине и горячей головой перешагнул он черту, за которой его ждали родные “краповые береты” из “Витязя”, готовые уже вступить в неравный бой за жизнь своего командира, своего старшего боевого товарища.

Именно мысль об этих парнях придавала ему сил, позволила переиграть генерал-президента Дудаева…

ПАХАРИ ВОЙНЫ

В каждой из наших бесед, о чем бы ни заходила речь, Вячеслав Викторович непременно затрагивал темы взаимоотношений между офицерами, их нравственных качеств. Он не случайно свято выполняет один из дедовских наказов — любить людей, проникаться их заботами. Ведь командир силен своим войском.

В конце мая 1995-го, когда злополучная высота 541,9 была взята, когда он передал командование группировкой прилетевшему на замену генералу Игорю Николаевичу Рубцову, мы сидели в ожидании борта на теплом земляном капонире, накрытом камуфляжной сеткой, и Вячеслав Викторович, оставлявший на войне, на передовой своих офицеров, после рассказа об апрельской масштабной операции “Восток” вновь заговорил о наших окопниках:

— …Случайные, зряшные люди находят лазейки, пытаются уйти от работы, от ответственности, когда посылаешь их вот в такие точки. По глазам видно, кто из себя что представляет. Практически здесь происходит естественный отбор. Работникам кадровых аппаратов было бы неплохо подбирать людей и представлять на должности именно отсюда, из этих горячих точек. Здесь работяги, пахари войны. Здесь — настоящие. И командиров отбирать надо именно здесь. Люди как на рентгене. Три-четыре человека, не скрою, не выдержали испытания фронтовыми нагрузками. Но тут на людей обижаться нельзя. Не всем, как говорится, дано.

Мы говорим на всех уровнях, что в России должна быть профессиональная армия. А здесь как раз то сито, которое отсеивает шелуху. Остаются именно те, кто и будут создавать новые профессиональные внутренние войска. Ведь выжить в этой ситуации, выполнить сложнейшую задачу в условиях лишений и колоссального напряжения способны только сильные люди с набором тех нравственных качеств, что и определяет настоящего офицера: исполнительность, хладнокровие, мужество, если надо — отвага, тактическая интуиция, умение сплотить вокруг себя людей, повести за собой не только словом…

* * *

ЕМУ и доверили вести за собой все внутренние войска России, назначив главкомом и присвоив воинское звание генерал-полковника. И мы от души порадовались и за Вячеслава Викторовича, и за наши родные войска, в которые он вернулся после службы в главном штабе МВД России, после того как возглавлял ГУИН. Войска ему верят. Потому что он проверенный, он — наш до мозга костей. Он очень военный человек. И очень порядочный генерал. А порядочность и порядок — одного корня слова…

Полковник налоговой полиции Николай Иванов, в течение четырех месяцев находившийся в чеченском плену, после вызволения написал о своих смертельно опасных мытарствах книгу “Расстрелять в ноябре”. А следом — еще одну: “Генералы горячих точек”. Документальной повести не случайно было предпослано посвящение:

“В лице генерала В.В.Овчинникова — всем, кто закрывал своей грудью Россию”. Прозорливый военный писатель, прошедший Афган, повидавший на войне немало разных людей с большими звездами, не выбирал героя очередной своей книги. Он по велению души написал о человеке, который вместе с другими сделал немало, чтобы вырвать его из чеченского плена. И получилась правдивая повесть не просто о высоком начальнике, но о старшем боевом товарище.

Да ведь и все мы, обращаясь к генерал-полковнику Овчинникову: “Товарищ главком”, под уставной формой подразумеваем гораздо большее…

При вступлении военного человека в новую должность ему обычно желают: традиционно-казенно — успехов на новом поприще, просто по-человечески — чтоб здоровья хватило (тьфу-тьфу-тьфу!), по-спецназовски коротко — удачи.