Зачем дураков на войну берут? (Чечня)

Не зарекайся

Ил-76 был набит под завязку. Ящики, ящики, ящики, а между ними – спецназовцы с камуфлированными необъятными сумками «мечта оккупанта» и бойцы софринской бригады. Тесноты добавили ГАЗ-66 и «уазик», которые загрузили в наш самолет во время посадки в Ростове-на-Дону.

– Это что! – прокомментировал ситуацию контрактник из Софрино, с которым мы делили конец десантной скамейки. – В прошлый раз с нами летели собаки кинологической службы. Как только самолет оторвался от земли, они обосрались. Так и летели до Моздока, вдыхая аромат.

Военно-транспортный Ил взлетел с Чкаловского аэродрома 1 августа 1995 года и держал курс на Моздок. «В Моздок я больше не ездок» – эту популярную поговорку я произнес осенью 1994 года, когда подошла к концу моя трехмесячная командировка в зоне осетино-ингушского конфликта. Но я забыл тогда фотоаппарат-«мыльницу» на базе у омоновцев, сидевших на блокпостах на границе с Чечней. Теперь, согласно примете, приходилось возвращаться.

И не мне одному. На аэродроме я и спецназовец в «камыше» без знаков различия минут десять косились друг на друга, пока не вспомнили, где встречались. Осенью 1994-го Олег П. командовал сводной ротой «краповых беретов» в селении Донгарон Пригородного района Северной Осетии. «Краповики» чистили от боевиков горные массивы Осетии и Ингушетии. С Олегом я познакомился в Донгароне

Праздник был традиционным: награждение отличившихся, спецназовская «показуха»... Только одна деталь отличала это мероприятие от прочих. Утром ребята должны были лететь в Джейхарское ущелье в Ингушетии невзрачным осенним днем, когда приехал на пятилетие роты.

Праздник был традиционным: награждение отличившихся, спецназовская «показуха» и праздничный стол. Только одна деталь отличала это мероприятие от прочих. Утром ребята должны были лететь в Джейхарское ущелье в Ингушетии, пользовавшееся дурной славой основной базы боевиков и главной плантации «дури»...

В августе 1995-го Олег как замкомандира ОСН управления исполнения наказаний УВД одной из северо-западных областей вез своих ребят в Чечню.

Из Моздока до Грозного добирались по железной дороге. Здание Грозненского вокзала порадовало глаз свежей побелкой. Рядом расположился базарчик со всем необходимым. Оптимизм мирной картины нарушали мрачные развалины вокруг и воспоминание, что именно здесь погибла Майкопская бригада.

На платформе кучковались местные жители, от которых за версту несло дудаевской разведкой. Особенно наглые задавали вопросы в лоб: откуда, куда, надолго ли в эти края? Отсутствие жесткого пропускного режима на вокзале, где не было пассажирского сообщения, неприятно поразило.

Собиравшая на платформе пустые бутылки русская старушка рассказала последние новости. Ночью были насмерть забиты русские – сорокалетний мужчина и пришедший свататься к его дочери двадцатилетний парень. Стреляют, но в основном по ночам – работают снайперы. На площади перед президентским дворцом убили омоновца: отряд собирался домой и бойцы пришли сфотографироваться на прощанье. Молодого пацана, засевшего в кабине подъемного крана, снайперы разнесли очередью из подогнанного БТРа.

Доедаем моздокские арбузы и обсуждаем ситуацию: переговоры с Масхадовым, перестрелки по ночам, переформирование сил сепаратистов и приказ «на провокации не отвечать». Война – не война, а черт знает что.

Немирное перемирие

Отряд Олега П. получил приказ охранять федеральный центр МВД в Заводском районе и обеспечивать безопасность российских участников переговоров во время выездов в районы Чечни. Федеральный центр располагается в здании бывшего РОВД, которое почти не пострадало. Выбиты стекла, следы пожарища в нескольких комнатах и разлохмаченный очередями чердак не в счет.

До нашего приезда здесь нес службу отряд с Урала. Теперь парни на правах «стариков» оставляют за собой только пост на крыше, отдав новичкам охрану первого этажа и блокпост при входе. На ночь вокруг здания ставятся сигнальные мины и растяжки, утром они снимаются. По противоположной стороне улицы тянутся развалины. Именно оттуда была обстреляна из автоматов расположенная по соседству комендатура №3. Открывшие ответный огонь и кинувшиеся затем в развалины дома замкоменданта с бойцами напоролись на поставленные дудаевцами растяжки и погибли.

Ночью все свободные от дежурства собираются на крыше – посмотреть, как будет отмечать свой профессиональный праздник расположенный в Ханкале полк ВДВ. Судя по всему, в городе тоже гуляют. Только каждый это делает на свой лад.

Небо расцвечено гирляндами осветительных и сигнальных ракет. Где-то ближе к центру идет ожесточенная перестрелка. Похоже, лупят друг друга два наших блокпоста. Опять какой-нибудь дух прошел между ними и выпустил в сторону каждого по очереди. Наиболее остроумные начинают заключать пари, у кого быстрее кончатся патроны или проснется здравый смысл.

Тем временем наше внимание переключается на новое шоу. Рация «уоки-токи» на посту работает на прием, и мы слышим, как некий чин открытым текстом дует в эфир:

Передайте на посты 205-й бригады, чтобы не открывали огонь. Я еду со стороны Старых Промыслов.

Ответом на это звучит грохот канонады, доносящейся как раз из Старопромысловского района. Чин в эфире материт контрактников бригады. Мы в свою очередь рассуждаем, что делает он это зря. По болтовне в эфире его могли вычислить и дудаевцы. Тем временем к перестрелке блокпостов подключается некто третий. Трассеры полетели в нашу сторону. Все лишние ссыпаются вниз по приставной лестнице – от греха подальше.

«Фильтр»

С крыши прекрасно просматривается свалка автобусов, где ночами находят пристанище снайперы

Как только Масхадов скрывается за воротами миссии, его охрана разыгрывает пропагандистский спектакль, рассчитанный прежде всего на журналистов. Охранники одаривают хозяйского мальчишку мороженым, потом вручают ему автомат, на голову надевают зеленую повязку

Около «фильтра» располагался большой запущенный сад, в глубине которого находилась колонка. Каждый поход за водой смахивал на небольшую боевую операцию: в саду можно было натолкнуться на кого угодно

Через пару дней офицеры ОСН с Дальнего Востока согласились взять меня на фильтрационный пункт, который они охраняют. Наш УАЗ проезжает мимо резиденции федеральных органов. Чуть поодаль– пост чеченских милиционеров, перешедших на службу новой власти. Все они без исключения щеголяют пустыми погонами. При Дудаеве многие старшины вдруг стали подполковниками, поэтому федералы после проверки сняли с них звания до новой аттестации.

Едва проскочили пост, как прогремело несколько выстрелов. По звуку – «Макаров». Определять, в нас или нет, желания не имеем.

– Это их наши черные платки возмутили, – смеются мужики, когда машина миновала опасный участок.

Грозненский «фильтр» располагался на территории бывшего автопарка. По периметру его окружает бетонный забор. В блоке, находящемся с внешней стороны забора и максимально удаленном от прочих, сидят ребята из отряда, пригласившего меня в гости. Ночью ухожу с ними на дежурство.

Напротив «тропы жизни», по которой ходят в сторону блока, – кладбище автобусов. Свалка минирована, тем не менее там имеют дурацкую привычку ползать снайперы сепаратистов. Блок контролирует подходы со стороны развалин таксопарка. Накануне ребята заметили через пролом от танкового снаряда обустроенную лежанку снайпера. Вооружившись ночным биноклем, ждем появления хозяина лежака.

У соседней амбразуры засел спецназовец с СВДУ, оснащенной инфракрасной оптикой. Проходит час, полтора – снайпер не появляется.

– У духов такое же вооружение, – замечает доктор отряда. Он, как и все, ходит на дежурства. – Вполне могли засечь по бликам прицела.

– Ну и хрен с ним! – Пулеметчик Серега всадил в пролом длиннющую очередь. – Уж теперь эта сволочь точно не придет.

Неожиданно возникли проблемы с возвращением. Наблюдатели определили, что на свалку пробрались «гости». С поста на крыше «фильтра» свалка просматривается замечательно, поэтому ребята связываются с ним по полевому телефону. «Полевку» установили после того, как мужики с блока орали «крыше» по «уоки-токи»:

– Снайпер в третьем секторе! Накройте его из АГС!

– Спасибо, дорогой, – донеслось до них на той же волне. – Я оттуда уже ушел.

«Крыша» не спешит ошпарить свалку огнем. А нам пора обратно: смена на подходе. Делать нечего: выругавшись, несемся к спасительной стене. Добежали. Повезло, что были первыми, да и снайперы, видимо, не ожидали от нас такой наглости. Правда, через десяток минут, когда вторая смена заступила на дежурство, они все-таки обозначились выстрелами.

Засыпаем под какофонию очередей: посты поливают свалку свинцом.

Тактика снайперов известна: на охоту выходят вдвоем, не считая группы прикрытия. Один имеет обычную армейскую СВД, второй – винтовку с глушителем. Первый делает пару провоцирующих выстрелов по постам, второй начинает бить по засветившимся огневым точкам. В перемирие обычно стреляли подростки. Пацаны стажировались в стрельбе, одновременно помогая дудаевским пропагандистам. Если такого «вольного стрелка» накрывали, напарник забирал его оружие, и прессе демонстрировался очередной пример «зверства федеральных войск по отношению к мирным жителям».

Миссия

Вернувшись с «фильтра», я собираюсь в Ханкалу, откуда колонны федеральных войск уходят во все стороны Чечни. С базы спецназовцев в Заводском районе, которая стала моей базой за две недели пребывания в Грозном, сначала еду к миссии СБСЕ. Там нужно найти некоего генерала, входящего в переговорную группу и курирующего процесс обмена пленными.

Процесс идет ни шатко ни валко, но результаты все же есть – солдаты возвращаются из плена. Кажется, это единственный положительный результат перемирия 1995 года.

Около частного кирпичного дома, который арендует у чеченцев миссия, толпятся десятка полтора солдатских матерей. Они ждут приезда делегации Масхадова – вдруг появятся новые сведения о пропавших сыновьях?

Делегация прибывает на черных джипах, с развернутыми знаменами и в раздраженных чувствах. Ее тормознули на блокпосту у въезда в Грозный. Контрактники, оторопев от вида сепаратистов, раскатывающих по территории федералов с флагами, взялись было за пулемет. Лишь вмешательство офицера сопровождения спасло от побоища и неминуемых осложнений.

Как только Масхадов скрывается за воротами миссии, его охрана разыгрывает пропагандистский спектакль, рассчитанный прежде всего на журналистов. Охранники одаривают хозяйского мальчишку мороженым, потом вручают ему автомат, на голову надевают зеленую повязку. Счастливый парень «несет службу» по охране миссии, а дудаевцы демонстрируют всем желающим «единство с народом».

Нашим «бойцам идеологического фронта» явно не хватает умения вести пропаганду на пустом месте так, как это делают дудаевцы. Наши наладились устраивать «показухи» с обязательным разбиванием кирпичей, а вот переодеть в приличную форму морпехов, охранявших миссию, не удосужились. По сравнению с масхадовцами, одетыми в натовский камуфляж и черную джинсу, как раз наши смахивали на «незаконные вооруженные формирования».

Масхадов привез с собой пленного солдата. Передача происходит на улице. Пересаживаем его из дудаевской машины в наш «уазик».

– Что же ты, парень, в плен-то попал? – спрашивает его генерал.

Зажатый на заднем сиденье между генералом и журналистом, солдат смущенно опускает голову. Ему стыдно, хотя он ни в чем не виноват.

Молодое пополнение в ДОН-100, стоявшей под Орехово, привезли в мае. Дембеля продолжали нести службу, чтобы хоть как-то компенсировать нехватку личного состава, поэтому молодым оружие не выдали. «Старики домой поедут, автоматы вам передадут», – сказали им. Наводчик БМП Санников, восемнадцати лет, родом из Новороссийска, был направлен с одной позиции боевой машины пехоты на другую с каким-то незначительным поручением спустя несколько дней после прибытия. Путь лежал через овраг, где его и встретили. Наставили автомат, двинули под ребра, надели мешок на голову и потащили в неизвестном направлении. Первое время Санникова держали в Шали, заставляя рыть окопы. Били? «Сначала какой-то молодой все кидался с саблей, – рассказывал мне солдат. – Его даже оттаскивали».

Перед штурмом Шали солдата перевезли дальше в горы, где он жил в семье пожилого чеченца. Там к нему относились нормально, кормили тем же, что ели сами, хотя пища более чем скромная. В горном селении, названия которого Санников так и не узнал, он продолжал рыть окопы и помогал по хозяйству.

– В ислам не предлагали вступать? – спросил я его.

– У них это дело добровольное... – ответил «кавказский пленник» двадцатого века.

– Ты кого потерял? – обратился ко мне старший лейтенант с зеленой косынкой на шее, одетый в танкистский бушлат, несмотря на

Отдельный танковый батальон 166-й мотострелковой бригады действительно стоял в чистом поле без пехотного охранения, прикрывая направление на Шали.

До этого я полчаса с потерянным видом бродил у КПП Ханкалы, все еще надеясь встретить колонну до Бамута. Мужики из софринской бригады, обещавшие взять меня с собой, ушли спозаранку, и теперь я клял себя за любовь ко сну. Выслушав и выкурив за знакомство «Полет», старлей посоветовал:

– Плюнь! Поехали со мной в танковый батальон тверской бригады. Мы под Старыми Атагами стоим. Без всякого пехотного прикрытия, блин. А сегодня ночью замполит пулю словил. Напишешь про его героически раненное тело. Какая тебе разница?

Я махнул рукой и полез на БМП.
Т-80 зарылись в капониры, развернув стволы практически в круговой обороне.
Рядом на склоне горы белеет обелиск. Он напоминает танкистам о 23 февраля 1995 года. Тогда комбат майор Кураков и ротный капитан Топорков отправились на своих машинах в разведку вверх по склону горы. Обратно возвращались через позиции 245-го полка.

Контрактники, сидевшие в траншее, не были предупреждены об этом и приняли два танка за атаку дудаевцев. Комбата подожгли первым же ПТУРом. Боекомплект сдетонировал, поэтому никого из горящей машины спасать не пришлось. Танк Топоркова подбили через несколько минут. Командир взвода охранения танкового батальона выскочил на «восьмидесятке» под огонь своих, прикрыл броней ротного, вытащил командира из башни, вколол ему промедол и только потом понял, что спасал мертвого. Экипаж погиб весь. А лейтенант (к сожалению, записная книжка не сохранила его фамилии) еще долго маневрировал под огнем пехоты, пока те не разобрались, что к чему.

Отчаянный 245-й позже перекинули под Ведено. Среди его солдат было обычным выбраться без разрешения командира куда-нибудь на тропу и «валить» духов в отместку за смерть товарища. За отчаянность полк удостоился внимания Дудаева, приказавшего из этой части никого в плен не брать. В ущелье Ярыш-Марды приказ покойного генерала выполнили.

– На днях уходим под Шали, – сказал мне командир первого взвода Сидоров, тот самый, что привез меня в батальон. – Если хочешь с нами, лезь на танк осваивать НСВТ. Пассажиры нам не нужны. В батальоне не хватает тридцати процентов личного состава.

В экипаже, куда направил меня старлей, нет командира. Впрочем, наводчик научился обходиться без него.

– Обзор, конечно, поменьше, – говорил он мне, – чем на командирском месте, но все равно хватает. Тем более что из пушек мы уже давно не стреляем. Чтобы расковырять огневую точку духов или машину их поджечь, НСВТ достаточно.

Из марша на Шали больше всего запомнился болтающийся под гусеницами мост через Аргун. Машины проскакивали его поодиночке на максимальной скорости. Молились на механика, солдата срочной службы по кличке Младшенький. Свое дело он знал туго: двигатели рычали, как звери.

На следующий день я с колонной «Уралов» для молодого пополнения в сопровождении БМП разведроты возвращался в Ханкалу. Дорогу скрашивал байками старший колонны.

– Притаскивает как-то к селению дудаевец противотанковую мину, – рассказывал он, заранее давясь от хохота. – Ну, типа, хочет ее на дорогу поставить. К нему подходят старейшины села и говорят: «Что, дурак, делаешь, у нас тут люди ходят, дети играют!» А дудаевец в ответ: «Для людей она безопасная!» И в подтверждение своих слов поставил мину на боевой взвод, положил на землю и давай на ней прыгать!

– Чем кончилось? – поинтересовался кто-то.

– Взорвалась! Ни диверсанта, ни старейшин. Одна большая воронка.

– Да... Слушай, зачем дураков на войну берут?