Воспоминания федерала

Солдат замедленного действия

Слово «противник» в отношении местного населения Чечни - условное название. Эти люди живут рядом с нами, держатся по-соседски, общаются, продают нам водку, а ночью, по собственному признанию некоторых, расстреливают нас. Но еще в ходе первой командировки стало понятно: опасаться надо не только их, но и товарищей по оружию — российских солдат.

У молодых пацанов «ехала крыша» от элементарного непонимания, за что и за кого они воюют.
Чего можно ждать при такой духовной дезориентации вооруженных, оторванных от дома, подвергающихся смертельной опасности парней?
Последствия могут быть непредсказуемы. Тот, кто служил в армии до чеченской войны, в мирное время, пусть представит себе простой пример:
постоянная жизнь в карауле. Помню, когда я впервые отстоял в карауле, думал: или сердце остановится, или с ума сойду.

В Чечне солдаты проводят в подобном состоянии по 9-12 месяцев без передышки, а кому-то «везет» и на больший срок.
Психика не выдерживает постоянных перегрузок, а здесь в довершение всего еще и условия передовой, частые обстрелы, такие же «съехавшие с глузду», вечно
пьяные командиры и контрактники, которые порой вымещают свою злобу и дурь на срочниках.
Солдат ищет способы «разгрузиться».
И часто находит. Благо неразбериха и хаос, а проще сказать бардак на передовой во многом тому способствуют.
Вечер. Строим укрепления. Тащим какие- то доски. Вдруг совсем близко, всего в нескольких метрах от нас, автоматная очередь.
Падая на землю, тихо материшься: сам-то без автомата, одет легко, да и на ногах тапки, в которых в горных условиях много не навоюешь.
Потом до тебя доходит: что-то не так. Почему часовые не бьют «Кольцо» (команда круговой обороны)?
Оказалось, перебравшему с «травкой» солдату померещилось, что кто-то, вроде бы смахивающий на боевика, пытается перебраться через периметр из колючей проволоки. По счастливой случайности он своей очередью никого не задел. Кроме нескольких единиц техники.
Или другой случай. Залез солдатик в танк. Любознательность взыграла, тяга к изучению боевой техники. Современные танки - полностью автоматизированная система, вплоть до автозаряда боеприпасов.
Выстрел. Попадание в здание туалета. Погиб солдат, который там находился. Некрасивая и глупая гибель. В графе «причина смерти», понятное дело, запишут
«выстрел вражеского гранатомета». Ночью на нашей заставе перестрелка. Боевая готовность. Затем отбой. Никакого нападения не было. Двое солдат, упившись
дешевой осетинской водкой, повздорили и решили спор с помощью автоматов. Итог - простреленные ноги, молодой парень остался инвалидом.

Молитвенник под гранатами

Меня не крестили. Как-то не довелось: время было советское, отец всю жизнь в советской армии прослужил.
Не то чтобы мы были воинствующими атеистами, но воспитаны вне религии.
Перед очередной командировкой на Кавказ мать сказала: «Я больше не могу. Не покрестишься - никуда не отпущу.
Костьми перед командиром лягу!» Так я принял крещение. Уже и сам давно хотел, но решиться как-то не мог.
Чечня. Зачистка. В одном из домов засели боевики. Сказать, что не страшно, не впервой, мол, привыкаешь - нельзя.
К такому не привыкнешь. Мать молитвенник с собой дала. В карман сунул в день отправки. В таких сложных ситуациях иногда с собой его таскал.
Во внутреннем кармане «разгрузки» (жилета). Под патронами, гранатами и подствольниками.
Карман слева - у сердца. И крест на шее - подарок бабушки. Берем дом. Попадаю в  «группу нарыва» - стало быть, нам надо войти в помещение.
Снайперы и пулеметчики с гранатометчиками заняли позиции вокруг дома. В случае обнаружения боевиков «группа нарыва» редко возвращается в том же составе, в каком вошла. Минимум один человек, кому больше всех не повезет, гибнет.
Иногда в бою и свои могут задеть, когда «это» начинается.
Распределяемся в цепочку. Идем вшестером.
Перепрыгиваем от укрытия к укрытию - тактика очень относительная. Можешь пробежать два метра, а можешь и десять.
Никто ничего не рассчитывает, как удача выпадет. Заходим в нижнее помещение.
Перед этим контрольная группа вывела на улицу старшего в доме — мужчину лет сорока. Сказали, чтобы вывел из дома всех живых.
О том, есть ли там кто еще, кроме детей и женщин, спрашивать бесполезно - даже если в доме сидят «наши клиенты», их никто не сдаст.
Тут это не принято. Распахиваю дверь полуподвального помещения - никого. Занимаю угол. Напарник входит. Здесь две маленькие двери.
Он ныряет в одну. Высовывается, рукой показывает - мол, чисто. Моя вторая дверь. Открыл. Пока нормально - ни души.
Напарник сзади прикрывает. Захожу в темную комнатку, маленькую, пыльную.
Никого, вроде бы. В углу стоит огромный кувшин метра полтора в высоту и с полметра в самом широком месте. Что-то шевельнулось
в полумраке. Тень мелькнула между кувшином и стенкой.
В голове - приказ, патрон в патроннике, предохранитель снят, затвор взведен.
Указательный палец на спусковом крючке — остается сделать одно короткое движение.
В голове: «Все? Обидно. Может, хоть напарник выскочить успеет. Надо нажимать.
И успеть назад прыгнуть. Судьба. Стоп! Почему никаких движений?»
Не знаю, сколько прошло секунд, микросекунд или чего там еще. Говорят, перед
смертью вся жизнь перед глазами пролетает. Ничего подобного. Может, рано мне еще?
Спасительная мысль: может, «они» не заметили, что я их заметил?
Как-то по идиотски верчу головой по сторонам - вроде как озираюсь.
Не знаю, что у меня получилось, но старался, чтоб лицо при этом не выражало никаких эмоций.
Дальнейший план появился быстро: постараться потихоньку выбраться отсюда, а там уж хвать в охапку напарника - и бежать, бежать!
Парням, кто наверху дом «чистит», по рации крикнуть, чтоб уматывали отсюда, а потом — стрелять, стрелять, здесь они засели, притаились!
Поворачиваюсь уже к выходу, и тут краем глаза улавливаю: у основания кувшина, с той стороны, что-то желтеет.
Мельком, уже в двери, глянул еще раз, а там - краешек желтого детского резинового сапога.
Сапожок сдвинулся и спрятался за кувшин. Дальше, не успев сообразить, что делаю, подхожу, заглядываю за кувшин.
Пацаненок, что за ним спрятался, мне ниже пояса. Смотрит на меня с интересом.
Больше никого нет - ни здесь, ни дальше, в самом темном углу. Беру ребенка за руку, тащу на улицу. Даже злиться уже не могу.
Просто вывожу пацанчика, веду его к мужику - хозяину дома, вокруг которого кудахчут женщины и пищат дети. И спрашиваю:
«Это что?» Он перепугался, говорит, соседи попросили за ребенком присмотреть, а сами на заработки в райцентр подались.
Эти девять детей тоже не все его - есть и соседские, вот он про одного и запамятовал.
Леха водки мне из фляги наливает. Да не хочу я пить! Одного понять не могу: почему я не стрелял? Испугался?
Скорее наоборот, испугался бы - начал поливать налево и направо, чтоб хоть кого еще за собой на тот свет утащить.
Не знаю. Как будто держало что-то.
Потрогал молитвенник во внутреннем кармане - лежит. С меня хватит. Не поеду больше никуда. Пусть сами тут со своими нефтедолларами разбираются.
Матери спасибо, что креститься отвела. Не зря все это.

Горная относительность

Застава внутренних войск, дислоцировавшаяся вместе с нашим рязанским отрядом милиции в Ножай-Юртовском районе Чечни, получила приказ о передислокации.
Выводились частями. В первый день «обживаться» на новом месте уехала одна рота. Ставили палатки, рыли окопы, возводили периметр.
Новое место дислокации - несколькими километрами ниже и дальше основного.
С нами осталась основная часть заставы. У них были 152-миллиметровые минометы.
Ночью соседи из военной части, недалеко от которой и окопалась рота уходящей от нас заставы, просят огня на позиции, с которых на них совершено нападение.
Минометы заставы полчаса ведут огонь. Отстреляли несколько ящиков мин. В горах и днем сложно стрелять из такого оружия как миномет.
Ветер, невозможность точной координации. А ночью тем более.
Утром выяснилось: во время огневой поддержки минометчики накрыли свою же переброшенную вниз роту. Погибли два солдата и офицер.
У солдатика родом из Рязани, которого мы старались подкармливать лучше, чем остальных (когда у самих было чего пожевать), там погиб друг.
До дембеля им оставалось меньше двух месяцев. Отпрашиваем его на день у его командира. Отпаиваем. Плачет.
Через несколько дней застава полностью перебралась в новое место.
Когда они уезжали, кто-то из наших рязанских парней сказал: «Отсюда туда долбанули, как бы оттуда сюда чего не прилетело».
Через пару ночей так и происходит. Бывшие соседи кладут мины аккурат по спирали, в центре которой - наша база.
Хорошо, успели связаться - огонь прекратили.
Стоим на блокпосту. Команда с базы - обстрелять «зеленку» справа от нас, в ущелье.
Поступили данные о том, что там кто-то «бродит». Выпускаем несколько магазинов и лент. Подствольники (выстрелы подствольного гранатомета) отстреливаем
на спор - попадешь в то же дерево два раза или нет.
Через несколько минут к нам прибегает капитан ВВ с соседнего ВОРЕЗа (войсковой резерв).
Орет, чтоб прекратили огонь: их разведка уже по уши в землю закопалась, просит, чтоб менты рязанские стрельбу прекратили.
Наших частот у них на рациях нет.
Стоим на выездном блокпосту. Шесть рязанских милиционеров. Вокруг — два «секрета» по два солдата на прикрытии.
Плюс БТР и еще четверо солдат наверху склона. Проверяем синий «Иж-комби».
В машине старик, молодой водитель и девушка на заднем сиденье. Все в порядке - чисто.
Машина ползет вверх по склону. Сухой выстрел «СВД». Позывной БТРа: «У вас доктор где?» Отвечаем: «На базе».
Выясняем позже - сидел на транспортере солдатик, баловался приятельской «СВДшкой» (снайперская винтовка).
Вел в прицеле отпущенный нами «ИЖ». Нажал на спусковой крючок. Почему и патрон был в патроннике, и предохранитель снят - не помнит.
Пуля снайперского патрона 7,62 миллиметра вошла в крышу машины.
У водителя ожог головы. Повезло — прошла по касательной. Попала девушке в грудь, вышла из багажника.
Долго чеченка не прожила. Заместитель главы администрации села, в котором мы стояли, уже тогда предупредил:
«На выездной больше не ходите — разговоры плохие, что-то будет.»
Солдата-убийцу срочно увозят в часть в Нефтекумск, в Ставрополье.
Вечером у нас демонстрация из местных — требуют этого солдата.
Отмазались — объяснили, что его здесь нет. На выездном блокпосту подрывается БТР с нашими милиционерами.
По счастливой случайности за минуту до этого парни слезли с брони, пошли осматривать позиции. Сапер мин не обнаружил.
Итог - все рязанские милиционеры получили различные степени контузии, сапер - разрушение барабанных перепонок, контрактник ВВ улетел с башни БТРа на
несколько метров, сломал ногу.
Водитель-срочник разбил лицо о край люка. Долго налаживаемые отношения с местными окончательно испорчены.
Война продолжается. В основном по ночам.
Таких примеров уйма.

«Вперед, орлы!»

Мало кто знает, что в одном из милицейских подразделений, находившихся в командировке на территории Чечни, был настоящий бунт.
Выдвигаемся на выставление ночной засады. Приезжаем на место и понимаем, что у командира нет ни плана действий, ни плана отхода, ни плана  взаимодействий «секретов».
Ждем. Выставили «секреты». Когда стемнело, мы с пулеметчиком понимаем, что сейчас достаточно одного выстрела, чтобы начался дурдом.
В итоге просто перестреляем друг друга. И даже не будем знать, кто кого обстреливал. Плюем - сворачиваемся.
Самовольно. Так воевать нельзя. Командир рвет и мечет. Наши парни хотят набить ему морду. Выясняется, что приказ пришел неожиданно, и приказ срочный.
Мы даже местности не знали, куда ехали.
Потом кому-то из наших местные милиционеры расскажут историю о том, что большим чинам из районной комендатуры срочно понадобилась маленькая войнушка.
Для каких-то их целей. Что-то там списать надо было. Может быть, нас самих. Крупномасштабная зачистка около грузинской границы. Искали важную птицу
из «армии Ичкерии» с его небольшим отрядом охраны. Сил стянули уйму. В воздухе носятся вертушки, на соседнем склоне развернулась артбатарея, десантура,
ВВ, отдельный батальон разведки, ГРУ, спецназ ФСБ. В пекло суют наш отряд милиционеров, разбитый на «поиски», дополненный солдатами и несколькими местными ополченцами.
Замечаем, что в оцепленном квадрате шастают все, кому не лень. Много лишних. Получаем карты и приказы. Выдвигаемся. Уже через час проверок начинаются
схождения (пересечения маршрутов на картах групп). Опасная вещь на зачистках, можно и своих перестрелять. Тем более, приказ был таков: напоролись — отступать, пускать ракету и убегать как можно дальше, окапываться. Затем работают «вертушки» и артиллерия.
После них идем разгребать обломки. Схождение первое - в проверяемом доме нас уверяют, что только недавно их уже «зачистил» другой отряд.
Понимаем, что группам розданы неверные карты. Или кто-то забрел на наш участок.
После того, как не находим на карте нескольких домов, фигурирующих в реальной жизни, и наоборот: на месте домов - руины или вообще ничего, понимаем,
что все-таки дело в картах.
Проходим по центру горного села. Дорога пересекается с другой, идущей откуда- то сверху. По ней на нас движется группа вооруженных людей.
Кто такие - не определить. Мы там все похожи. Тоже с бородами, тоже в разномастных камуфлированных «склонах» (спецформе), такие же, как мы, грязные и страшные. Рассыпаемся. Постирался вечером, блин - кругом лужи, стараюсь, чтоб патроны не намокли хотя бы в боковых карманах «разгрузки».
Ситуация нехорошая: достаточно одного нервного выстрела и начнется кутерьма.
Будем поливать, пускать ракеты, отходить, оттаскивать раненых, прилетят «архаровцы винтокрылые», камня на камне здесь не оставят, плюс артиллерия поможет, а они помалу никогда не стреляют.
Секунды идут. Что это - страх или что?
Возможно, те бывалые, кто уже не впервые в Чечне, знают, что здесь иногда происходит, когда несколько наших подразделений в лесу или горах по нескольку часов долбят друг друга из всего, что есть.
Потом сводка штаба группировки, что-то типа: «Разбили крупную банду, несколько федералов погибли, столько-то ранены, а боевики, паразиты такие, все свои многочисленные трупы с собой утащили.» Лазили, знаем.
Поэтому и рискуем — ждем, кто начнет первым. Нервы, кажется, крошатся, падают кусками прямо в грязь.
Орут «те»: - Вы кто? Уже хорошо. Во-первых - спрашивают.
Во вторых — по-русски. - Милиция, вы-то кто? - «Поиск 42».
- Мы - поиск 43! Давай по одному на переговоры!
Наш парень идет к ним. Оттуда тоже один боец топает. Поговорили. Карты посмотрели.
Здорово - по нашим картам наши маршруты пересекается. За то, что не начали стрелять, кто-то благодарит Бога.
Только его - больше некого.

Вместо эпилога

Кто «там» был, уже давно уяснил для себя смысл слов песни: «Не бывает атеистов в окопах под огнем».
Когда нельзя надеяться ни на командиров, ни на войска, ни на милицию, веришь только в Бога. Да и война эта, которую и войной не называют, - неправильная.
Все здесь не так. Но не до всех это доходит. И «везут на Родину героев, которым в двадцать лет могилы роют». Везут до сих пор.
И вновь убеждаешься, что совсем не устарела поговорка: «Кому война, а кому - мать родна». Надгробья солдат и особняки чинов.
Материнские слезы и очередные награды на штабных полковничьих мундирах.

P.S. Описанные события происходили в Ножай-Юртовском районе Чечни. Эпизод с ребенком - село Байтарки.
Эпизод с обстрелом своих позиций минометами - Симсир. Наш отряд стоял в селе Зандак.
Несмотря на то, что мы скрывали дату отъезда домой, в этот день к школе, где мы жили, пришла, наверное, половина села.
Сказали так: «Вы нормально себя вели. До вас стояли нехорошие люди. Кто будет после вас - боимся думать.
Приезжайте в гости с семьями. Только без оружия - на отдых. Мы вам такие красоты покажем - через прицел это все не так выглядит».
Вспоминаю одну зачистку, когда местные жители устроили нам застолье.
Сказали, что в отличие от других подразделений наши ребята вели себя прилично.
Заходя в дом с улицы, снимали грязные резиновые сапоги. Зачистку в доме босиком проводили.
Когда я уезжал из командировки, честно говоря, был какой-то стыд.
И злость пополам с обидой. Почему так?
Людям ведь этого не надо. Все хотят просто спокойно жить. Многие наши ребята - тоже.
Почему мы думаем об этом, глядя одним глазом в прицел