Ужас Грозного... (Рассказ чеченской войны)

Раздался хлопок СВД, унося очередную жизнь. Нет, на той войне никто не верил в мистику, в бога или черта, да и как поверить в церковь, если спишь в обнимку с трупами. Хотя нет, даже не спишь, спать не реально, прислушиваешься к каждому шороху, даже тогда, когда наступает временное прекращение огня. Ты смотришь на небо, которое уже далеко не голубого оттенка, а черного как сажа, дым от разорвавшихся снарядов закрывает свет солнца, месишь глину кирзовыми сапогами, пробираясь к своей цели. Но и цели как таковой нет, смысл той войны не ясен ни солдатам, ни офицерам.

То, что я вам расскажу, не подается логике, не возможно объяснить, передать, возможно этого и не было, может это плод воображения и больной уже фантазии, но да, ладно, судить вам.

Мы были на ЖД станции, боевики прорвали оборону и заняли кассы вокзалов пригородных поездов, мы же оставались держать кассы дальнего следования и два поезда, который один из них не работал вовсе, дырявый от выстрелов, залитый кровью и державший в своем чреве с десяток солдат и пулеметную точку. Офицеры, которых осталось всего двое на 75 человек, пускались во все тяжкие: они пили сивуху и употребляли слабые наркотики, и по сему умных решений от них ждать не приходилось, и командование на себя взял сержант Ермолов. Несмотря на то, что парень был молод и, конечно, не имел опыта войны, был стратегом от бога. Но случай оборвал и его короткую жизнь, нас почти всех положили. Я помню, как боевики смяли кассы, как слали нам головы наших товарищей, как они перехватили нашу радио волну и орали нам нецензурщину. Однажды ко мне прилетела голова моего друга Сереги, он как раз был на кассах. Они вырвали ему глазницы, отрезали уши, а в рот положили записку: "Следующая голова отправится матери, сдавайтесь и, возможно, мы оставим вас инвалидами". Все это было написано конечно иначе, лексикон я изменил. И ночью 22 ноября боевики начали полномасштабное наступление, мы отбивались как могли, но банально не хватило патронов, отчаявшись мы бились в рукопашную, подбирали оружие, но все было четно. Нас убивали, рвали на части, станция стала красной от крови и, казалось, не осталось живого места, на перронах кругом были трупы боевиков и федеральных войск. Натиск сдержать не удалось, пытаясь отступать мы поняли, что находимся в кольце, как вдруг ко мне подлетел связист:

- Влад, рация работает, мы ловим сигнал!!!
Рация давно не работала, ее пробили тремя патронами. Я даже не знал, зачем мы ее взяли, стоило бросить на вокзале и все.
- Как работает?
- Сам в шоке!

Я сглотнув, протянул руку к наушнику и услышал сначала писк, треск, а потом и отголоски множества голосов, во рту пересохло и в голове зашумело. Мысль о том, что это наши голоса просто пьянила, федералы рядом и мы сможем выбраться из канализации, в которою мы забрались, спасаясь от боевиков. На самом деле канализация в Грозном была не хуже, чем в Москве или Питере: гиганские тоннели с проводами и водостоками окутывали весь город, но без карты можно было забрести на территорию боевиков и тогда точно конец.

- Прием, я ефрейтор Калинин, ответьте, нам нужна помощь.
Я чувствовал как к горлу подступил комок и слезы полились сами собой.
- Прием, Калинин.
Голос раздавшийся из рации был до чертиков знаком:
- Слушай меня внимательно, - продолжил он, - сейчас вы проходите прямо по тоннелю, никуда не сворачивая, потом увидите люки, первый контролируется боевиками, а через 300 метров следующий люк, там уже наши. Только сразу не высовывайтесь, дайте выстрел в люк четыре раза, у них это, как сигнал. Там вас посадят в газик и отвезут на КПП, но помните, что по Ленину не едите, по бульвару отправитесь. Если все сделаете правильно, отправитесь домой и будите жить. Все понял?
Я покачал утвердительно головой, но ответить сил не было, но все же через силу я спросил:
- А кто говорит?
Рация промолчала минуты три, а потом выдала то, от чего у нас всех засосало под ложечкой:
- Сержант Ермолов.
После этого рация погасла и замолчала. Мы все сделали точно так, как нам наказал мертвый сержант.

Сейчас я жив здоров, у меня красавица жена, двое детей дочки, я работаю в полиции, закончил юрфак, но Ермолова я никогда не забуду и каждый год я езжу к нему в деревню на кладбище, чтобы сказать "спасибо" и просто постоять с моим настоящим и, наверное единственным другом, которому я обязан жизнью.