Тюменский ОМОН на Первой чеченской войне

Из Моздока в Грозный попасть можно двумя путями по воздуху «бортом» с военного аэродрома и на машине или «броне» в составе колонны, идущей через перевал. В первом случае (лучшем) это 45 — 50 минут лету, во втором 4 часа езды по разбитой пыльной дороге, на которой к тому же «пошаливают».

Мне повезло: отряд тюменского ОМОНа получил приказ выдвинуться в зону военных действий по воздуху. Тяжелый транспортный вертолет Ми-26, набитый под завязку бойцами ОМОНа и буханками хлеба в мешках, с трудом оторвался от ВПП, набрал высоту метров пятьдесят и понес нас в неизвестность.

Грозный приветствовал нас мелким дождиком и задранными к небу стволами «Шилок». Со стороны недалекого Сунженского хребта доносились уханье взрывов, сухая россыпь очередей, в горах шел бой. В развороченном здании, которое некогда называлось аэропортом Грозный — Северный, ветер скрипел ржавым простреленным железом.

Катаяма — логово «Росомахи»

Подступы к 45-й средней школе Старопромысловского района города Грозного стерегут две артиллерийские башни — все, что осталось от погибших здесь двух БМП. Подобно каменным львам у подъездов старинных особняков, они совершенно безобидны, но придают закопченному зданию школы неповторимый и своеобразный колорит.

Старопромысловский район Грозного делится на несколько микрорайонов. Тот, где находится 45-я школа, в которой, говорят, учился когда-то Дудаев, называется Катаяма, в честь китайского революционера-интернационалиста Сута Катаямы, пролившего здесь свою кровь в августе-ноябре 1918 года в дни так называемой «стодневной обороны города».

Территория по периметру школы перепахана траншеями, окопами, индивидуальными стрелковыми ячейками. На наиболее опасных направлениях установлены мины, сигнальные ракеты, на деревьях развешаны противопехотные мины направленного действия МОН-90. Через каждые 100 -150 метров сторожевые посты.

В общем и целом, школа напоминает осажденную крепость. Солдаты опасаются чеченцев, чеченцы боятся солдат. Особенно страхи усиливаются ночью, когда выходить на улицу категорически не рекомендуется: можно получить пулю от своих. Днем все спокойно. Солдатики бегают по окрестным домам, продают бензин, зарабатывают себе на дембель, прикупают водочку.

С февраля 1995 года в школе расквартирован 5-й Президентский полк ОДОН (бывшая дивизия имени Ф. Дзержинского) и приданный ей один из отрядов ОМОНа. До 1 апреля это были нижневартовцы, 2-го их сменил тюменский ОМОН «Росомаха».

Одноэтажное здание производственной мастерской, где предстояло долгие сорок пять суток жить отряду, встретило бойцов «шикарным» щитом над входом: «Добро пожаловать, мальчики, в отель «Катаяма»!», а какой-то шутник еще и пририсовал пять звездочек. Хибара же, после отъезда нижневартовцев, не потянула бы и на половину одной.

Районом «охотничьих угодий» «Росомахе» был определен Старопромысловский район, относящийся ко 2-й комендатуре города. В Грозный во все возрастающем количестве возвращались жители. Ежедневно через КПП в город проходило до пяти тысяч человек, среди них и амнистированные боевики. Шли. смешиваясь с толпой, по двое-трое. Естественно, без оружия, благо в городе его предостаточно. Нужно было видеть глаза «мирных жителей», которые, сидя на корточках, исподлобья провожали взглядом армейские машины, чтобы понять: это надолго.

Федеральные войска покидали город, уходя в двух направлениях — на передовые позиции и в Россию, к местам постоянной дислокации. Заполняя вакуум, в Грозный прибывали внутренние войска, сотрудники органов внутренних дел РФ и отряды милиции особого назначения. Задача всех этих сил была окончательное замирение «дикого поля».

Черная метка

Для тюменского ОМОНа это не первая поездка на Кавказ. До этого были блок-посты на границе Чечни с Дагестаном: у станицы Первомайская, у Герзельского моста (трасса Ростов-Баку), у чеченских сел Акбала-Юрт и Барагангечуа. На карте отрезок пути от Хасавюрта до застав — меньше ногтя командира, вживую — 40 минут в один конец.

Сибиряков в Хасавюрте не ждали. Выделили им для жилья четыре комнаты на четвертом этаже полуразвалившегося учебного комбината: пятую оборудовали под дежурку. 102 человека из тюменского ОМОНа, этажом ниже 50 душ ивановцев плюс 30 из махачкалинского ОМОНа, а туалет и единственный кран с водой — на улице.

А на блок-постах клозеты и вообще не предусмотрены. Но нет худа без добра: на одной из застав двухсотметровую канаву так «заминировали», что вздумай «духи» по ней подкрасться незаметно, их бы потом даже в плен никто брать не согласился бы.

Стоять заставой на чужой, в массе своей враждебной, территории — дело тошное. Но солдат войну себе не выбирает, куда поставили, там и стой. А административная граница между Дагестаном и Чечней была сущими воротами в ад. Вот их-то сорок девять суток и караулила тюменская «Росомаха».

Не скоро забудут тюменцы и свое боевое крещение на КПП у села Барагангечуа.

День 4 января беды не предвещал. Восемь человек из 7-го оперативного взвода старого рижского «волка» Олега Сидорчика несли вахту на посту ГАИ у перекрестка дорог Хасавюрт — Барагангечуа — Нурадилово. Висел надоевший всем туман. У автобусной остановки взад-вперед сновали люди, проезжали по трассе машины.

Около 12 часов дня из проезжавшей на большой скорости машины выкинули гроб. Гроб как гроб — пустой. Спихнули его ногами в кювет, доложили, как положено, на базу.

Не знали еще тогда, что была это черная метка для них.

К вечеру туман сгустился. Ракеты, шипя, уходили в «молоко» и горели точками в вышине, не освещая под собой и двадцати метров пространства. Быстро темнело. Время шло к семи часам. Ждали смену.

И тут из тумана появились дудаевцы: в белых маскировочных куртках, густо заросшие черной щетиной, с зелеными повязками на засаленных волосах.

Это была их вторая встреча.

Впервые друг другу в глаза ОМОН и дудаевские боевики посмотрели в новогоднюю ночь. Под вечер в дежурный вагончик ввалились трое с той стороны реки Аксай. Пришли без оружия — двое бородачей-охранников в гражданском и полевой командир в белом маскхалате и черном морпеховском берете с красным околышем (память о боях в Абхазии). Пришли просить перемирия. Угостили бойцов чаем и сигаретами «Борз». Отказались от омоновского новогоднего «хавчика» — взглянув на консервы, сходили на свой пост и принесли сковороду картошки с бараниной.

Через пять дней они напали.

Бой был коротким и жестоким. Блокировав заставу, «чехи» пошли на штурм. Они не знали, что в недостроенной будке ГАИ через дорогу, метрах в тридцати от поста, засела группа прикрытия. И поплатились.

Первой же очередью из ПКМСН Женька Бур снес полчерепа у «духа», перелезавшего через бетонные блоки. Затем он подхватил пулемет, вылетел из будки и как Рэмбо — с руки — начал садить по мелькавшим перед ним в тумане теням. Виктор огнем из снайперской винтовки с крыши прижал нападавших к земле, попутно убедившись, что ночной прицел к СВД в условиях тумана и задымленности не тянет. Но стреляли парни хорошо: позднее на снегу были обнаружены следы крови как минимум троих раненых боевиков.

В ответ «чехи» врезали по будке из гранатомета. Первую гранату запустили по первому этажу, вторую уже точнее — по окну на втором, откуда в них стреляли. Били метров с пятидесяти. Разрывом зацепило самого молодого бойца в отряде.

…Когда Лелик (так его сразу окрестили) пришел в тюменский ОМОН — за месяц до командировки — «старики» только присвистнули: уж больно субтильным казался парнишка. Между собой решили: загонять «мальца» так, что тот либо рапорт об увольнении командиру на стол, либо никуда не денется, станет классным бойцом.

Алексей стал им даже раньше, чем ожидали от него.

Минуты через три интенсивного обстрела «духи» испарились: как пришли из тумана, так и исчезли в нем. Еще минут через пятнадцать примчалась бронегруппа соседей — на стрельбу. Матерились на чем свет стоит: какого хрена не вызвали по рации. Вызывали, да без толку. Как потом оказалось, уходя под вечер домой, двое милиционеров-дагестанцев вывели рацию из строя.

Редкая ночь с той поры обходилась без стрельбы по постам «Росомахи».

Прогулка

Четвертое апреля. Вечереет. Идет дождь. Сыро и холодно. Скучно. Снимать что-либо уже невозможно. Прихватив на всякий случай кофр с аппаратурой и выведав у знакомых бойцов пароль, решаю сходить на один из постов ОМОНа. Темень жуткая, но где-то в центре города горит пробитый газопровод, и колеблющиеся языки пламени более или менее освещают мой путь. Старательно обхожу лужи, у входа на пост счищаю комья грязи с ботинок.

В будке темно и холодно, но все же теплее чем снаружи. Бойцы курят, зажав сигареты в ладонях, по крыше барабанят редкие тяжелые капли дождя. Со стороны недостроенной больницы, что напротив поста, короткими очередями начинает бить автомат. Пули сочно вгрызаются в блоки, которыми обложен пост. Нас предупреждали, что ночью на охоту в больницу уходят собровцы.

«Духи» достали: через ночь из района больницы обстреливают территорию школы. Но в самом здании больницы все тихо, боя не слышно, а стреляют явно по нам. Да и калибр не наш. У наших 5,45 мм, а этот крупнее — 7,62. «Череп» начинает отвечать автомату из пулемета, и вскоре все, кто был на посту, уже в упоении нажимают на гашетки.

«Откликнулись» на посту 4, за компанию, наверное. На пятом пока молчат. Там «рижане», Олег Сидорчик и Мишка Кэмел. Ребята свое дело знаю, наблюдают за угловым домом, откуда нередко постреливает чеченская старуха. Вот ведь дела, днем с этого дома армейцы и омоновцы глаз не спускают, ночью его также держат под прицелом прибора ночного видения — никто, кроме старухи, не выходит и не заходит в дом. На нее уже и вблизи смотрели: старуха как старуха, и шмон в доме неоднократно проводили, но проходит дня два-три — и с крыши его снова стреляют.

Пока суд да дело, успеваю достать вспышку и фотокамеру. Нажимаю на спуск, холодный свет озаряет все вокруг. Пост как на ладони. В следующее мгновение лечу в грязь: откуда-то сбоку начинает бить чеченский «Борз». Скорострельность у него низкая, и потому звук весьма характерный, какой-то квакающий. Пули шлепаются о стену школы метрах в ста пятидесяти позади нас. Лежу, уткнувшись носом в грязь, может быть, стреляли и не в меня, но в луже мне сейчас как-то уютнее.

Возвращаемся в казарму. Только уснул — опять стрельба. Стреляет где-то близко пулемет, верещит от боли и страха то ли собака, то ли кошка, но просыпаться уже не хочется.

Чистильщики

Нас обстреляли по дороге, ведущей из района Черноморья в Заводской район города Грозного. Пули просвистели в тот момент, когда парни из тюменского СОБРа высаживали меня у монумента с воззванием «Люди, берегите мир!» Боковой ветер украл звук выстрела, и поэтому невозможно было определить, откуда стреляли. Единственно, что мы поняли — стрелял не снайпер. Снайпер бы не промазал…

В тюменский СОБР я попал под вечер апреля, когда бойцы поминали погибшего товарища. Мне протянули бумажный стаканчик с водкой и сказали: «Пьем за нашего павшего друга Олега, капитана милиции из республики Коми». Дрожащий язычок пламени свечи бросал скупой свет на суровые бородатые лица, на стоящий в торце стола стаканчик с водкой, накрытый кусочком хлеба. Олег погиб при «зачистке» одного из домов в районе 1-й комендатуры Ленинского района города.

Стреляли профи: пули угодили в подмышечную впадину, где бронежилет уже не защищает тело. Смертельно раненого капитана выносили через пролом в стене дома, который проделал БТР. торопились. До госпиталя не довезли, не сумели: через двадцать минут Олега не стало. С того дня БТР. который водил Олег и на броне которого он скончался, переименовали из «Домового» в «Олега».

А вообще-то вся приданная собровцам в Чечне техника имеет свои имена: «Олег», «Бродяга», «Змееныш», «Гоша». Опознать ее в массе армейского железа можно легко и просто: над БТРами развиваются знамена «цвета пролитой крови». В последнее время они «украшены» черной траурной лентой.

На операции выезжали по два-три раза в сутки. Задачи СОБРа в Чечне в чем-то перекликаются с задачей ОМОНа. Это проведение так называемых «зачисток» территории, прочесывание улиц, домов, заброшенных промышленных объектов. Цель поиск спрятанного оружия, выявление и взятие под стражу просочившихся и оставшихся в городе боевиков. Дело-то архиважное, но внешне малоприятное.

Попробуй найти их среди сотен домов, тысяч квартир, приусадебных участков, да и невелико удовольствие «шмонать» по чужим квартирам, заглядывать в каждый угол, подвал, на чердак. Поэтому каждому отряду приданы оперативники, так называемые «совы», в задачу которых входит работа с агентурой и пленными.

Работают собровцы под прикрытием БТРов, передвигаясь по «зачищенной» территории своеобразным клином. Пока одна тройка стремительным рывком перемещается от одного укрытия к другому, остальные держат под прицелом всю окружающую местность. Затем роли меняются. Главное внимание в этот момент — проемам в стенах, окнам домов и подвалов, откуда, как правило, и звучат выстрелы. Чаше всего в упор, роковые.

Бойцы тюменского СОБРа на операции

Наученные горьким опытом, собровцы при малейшем подозрении пускают в ход оружие. Промедление может стоить жизни. Особое внимание при проверке ломов и «зачистке» территории уделяется мужчинам.

Оказывается, обнаружить боевика на первых порах было относительно несложно: главная особенность — наличие в карманах семи железных рублей советского образца, а также находящейся в документах банкноты достоинством в три. пять или десять советских рублей. Очень внимательно осматриваются руки — на предмет наличия мозоли на указательном пальце, затем плечи: после нескольких дней боев на них от отдачи при стрельбе образуются синяки. И эту метку никуда не спрячешь.

Потери

Ранило Сережу Копытова из группы Федоровича. Ребята несли охрану штаба ГУОШ. Ночью начался интенсивный обстрел здания из автоматов и пулеметов. Копытов был без бронежилета, и пуля попала в спину, срикошетировав от стены. Вышла из груди, зацепила верхушку легкого, а кроме того, трассер разорвался внутри.

Серега лежал без сознания, хрипел. На губах и груди вспухали и лопались кровавые пузыри. Его отправили в госпиталь, в Ростов. Скинулись кто сколько мог. насобирали в дорогу чуть более 500 тысяч рублей. Через пять дней приехали навестить. Слава Богу! — живой. Лежит в палате в чем мать родила, весь торс в бинтах, но в сознании. И без денег.

Рассказал, что и в себя-то пришел оттого, что пожилая санитарка сдирала с шеи золотой крестик, который подарила жена Наташка перед отправлением в Чечню. Пришлось среди обслуживающего персонала госпиталя провести небольшой «семинар» на тему: «Правила хорошего тона при обращении с нашими ранеными героями». Деньги вернули: триста шестьдесят тысяч.

На другой день пришла весточка из дома. Ночью из ГУОШа по рации вышли на Москву, оттуда соединились с Тюменью. Среди прочих вещей сообщают: на курорте общероссийского значения «Тараскуль», что недалеко от города, лечатся «на водах» раненые и контуженные боевики…

Ездил в СОБР-2, группу, возглавляемую майором Николаем Осоткиным. «Проскочил» с ними до троллейбусного парка. Парк обороняли афганские моджахеды, и поэтому бои здесь были жуткими. Кругом мины, мины, мины. Наши «садили» по парку из минометов (в основном, калибр 82 мм), и процентов 50 из них не разорвалось. Собрали те, что были поближе, и подорвали. На балконе соседней разбитой пятиэтажки женщина ругается: «Всю одежду на веревке закоптили. Когда же это все закончится!» Ребята огрызаются: «Вот погоди, подорвется кто-то здесь из твоих —первая к нам прибежишь».

Вообще же за неполные двадцать дней с момента прибытия группы в город отряд под командованием майора уничтожил двадцать восемь 82-мм мин, тридцать две 100-мм снарядов от «Рапиры», девятнадцать 122-мм осколочно-фугасных снарядов, пятьсот семьдесят шесть 23-мм зенитных снарядов от «Шилки», обезвредил десятки выстрелов от РПГ-7 и гранатомета «Муха», разминировал мост через Сунжу в районе химкомбината. И это далеко не полный перечень…

Все чаще в отношениях между парнями проскальзывало раздражение. Всем уже все надоело до чертиков. Люди устали. И в первую очередь психологически. И если раньше со смехом вспоминали, как в первый день в Грозном самый здоровенный боец отряда —Соловей — колол дрова и вдруг с жутким воплем «мины!» ворвался в здание и растянулся на полу, и только услышав гомерический хохот, поднял голову (оказалось, что свистели осветительные ракеты), то теперь смех звучат все реже и реже. Даже записные балагуры — «Сова-1» (Андрюха из города Ефремов) и «Сова-2» (Саня из Тулы), — опрокинув вечером стаканчик, быстрее заваливались спать.

Тяжелее всех в нашей компании приходится Лорду, трехлетней немецкой овчарке. После рейда в Гудермес, когда всю ночь напролет расположенная рядом батарея САУ долбила по горам, у пса что-то случилось с психикой. Лорд на базе сидит в загончике, но заслышав стрельбу, начинает сильно нервничать.

Услышав же свист и недалекие разрывы мин, начинает быстро-быстро рыть яму под загородкой вольеры. Протискивается в нее, сдирая кожу и оставляя клочья шерсти по краям, несется в здание и забивается под кровать капитана. Если же дверь по какой-то причине забывают оставить открытой, бедный Лорд прячется под БТРы. В Тюмени это была лучшая оперативно-розыскная собака в СОБРе, смело шла на выстрелы при задержании преступников.

Окончательно «планка рухнула» у Лорда уже по пути домой, в аэропорту Екатеринбурга. Искусал хозяина, одного из лучших бойцов отряда — Венчика, и еще двоих. Пришлось пристрелить.

Домой я улетал тем же бортом, на котором летел в Грозный. Ветер носил над городом тучи серой пыли, со стороны Терского хребта наступали тучи. Доносились звуки выстрелов.