Родина не забудет? Вторая чеченская война.

…Чечня, 2001 год, июнь. Это была всего лишь командировка в «мирно отстраивающуюся» республику, говоря о которой, средства массовой информации уже избегали упоминать слово «война». Но от этого тем, кто продолжал выполнять там задачи, было не легче. Сегодня вспоминаю ту надпись на месте стоянки боевиков: «Народы Кавказа созданы для войны». Она продолжалась и тогда, к великому сожалению.

У меня уже нет той ненависти, которая перехлестывала через край, когда я плакал над телом своего бойца. Осталась только боль. Он теперь всегда входит без разрешения, без стука – Данила. В мой сон, мои мысли, в мою душу, мою жизнь.

А я думаю, неужели человек, кто бы и откуда он ни был, может быть создан для того, чтобы убивать? Это «философия» бандита и убийцы. Человек рожден для жизни. А солдат – для того, чтобы эту жизнь защищать.

На задание

Было прекрасное, безоблачное утро. Ничто не предвещало беды, но какое-то неосознанное чувство беспокойства у меня присутствовало. Я пытался подавить его, списывая все на прошлый неудачный выход в горы две недели назад – тогда от взрыва мины погиб лейтенант, а четверо ребят были ранены.

В тот раз все случилось, казалось бы, нелепо. Но именно так порой получается на войне, если хоть на секунду забываешь об осторожности. Да, там были именно секунды. Наша группа минирования, вытянувшись уступом, поднималась в гору, чтобы прикрыть позиции пограничного поста управляемыми минными полями. Инструкции обычные – ни шагу в сторону.

Остановились передохнуть. И тут лейтенант-пограничник, который сопровождал нашу группу, вдруг встал и пошел вверх. Зачем – так и осталось неизвестно…

Взрыв прогремел в десятке метров от прапорщика Юры, который, оставаясь на месте, только успел вскинуть руку, крича: «Стой!» Он получил осколок. Кроме него, досталось еще троим.

Остальные из полутора десятков человек были невредимы благодаря тому, что склон напоминал каменные террасы. Если бы не эти уступы, прикрывшие ребят, мы бы не обошлись одним «двухсотым» – мина была осколочной.

…Лучший способ отвлечься от дурных мыслей – заняться делом. Я принялся еще раз проверять снаряжение и готовность группы к выходу. Это была третья неделя моего пребывания в погранотряде. Меня временно прикомандировали сюда для действий с группой минирования, чтобы помочь в выполнении одной ответственной задачи. Ребята были в основном опытные.

Данила

Обычные приготовления перед убытием. Минимум разговоров. Врезался в память момент, когда вышел из палатки Даниил Покутнев, командир отделения – впрочем, все мы его звали просто Данилой. Этот молодой, симпатичный парень всегда был немногословен, но при этом собран и внимателен. А тут в его взгляде сквозила какая-то отрешенность, несвойственная ему. Это сразу бросалось в глаза.

… Сейчас я думаю: возможно, что человек все же чувствует свою гибель, хотя вряд ли кто-то может ответить на этот вопрос. У кого перед заданием не сосет под ложечкой? Данила мог отказаться в тот день идти на задание, но никогда бы не стал этого делать. Он был не из тех, кому все равно, посчитают его трусом или нет, – лишь бы выжить.

Вышли на вертолетную площадку. Пришли четыре Ми-8, так что сегодня на нашу долю уж точно найдется «вертушка». Диспетчер определил, какой именно вертолет будет работать с нами. Мы переговорили с летчиками, и теперь оставалось только сидеть и ждать команды на вылет.

Тут села еще одна «восьмерка». Из нее, к нашей бурной радости, вышли двое наших ребят, получивших ранение на той злополучной мине. Все бросились к ним. Прапорщик Юра сердито крикнул: «Только осторожно! Болит же еще». Он рассказал, что в госпитале ему сделали операцию: осколок, прошив лопатку и легкое, полтора сантиметра не дошел навылет.

Данила почти не отходил от Юры, радуясь за его поправку. При том взрыве получилось так, что прапорщик закрыл его собой, приняв осколок, а Данила находился за ним. Оставшись невредимым, он перевязывал ребят, затем тащил на себе с горы до вертолетной площадки одного из раненых. Мы отправили их «вертушкой», а потом лазили в горах то под дождем, то под снегом пять суток, почти без продовольствия.

Впрочем, ни один из бойцов не ныл. Данила тогда поделился со мной своими планами – оказывается, он собирался осенью поступать на курсы младших лейтенантов погранвойск. Я одобрил это решение, хотя профессия офицера в то время давно уже перестала быть престижной и привлекательной. Но, признаться честно, выбору этого надежного во всех отношениях сержанта я порадовался. Из него получился бы хороший офицер. Так мне виделось это оттуда, со склонов Кавказских гор.

Большое начальство и «маленькая» неточность…

…На площадку приехал командир пограничного отряда со свитой. Почему-то ему приглянулся именно наш вертолет, хотя этот экипаж выполнял разведполет по нашей задаче и отлично знал площадку высадки. Но командир есть командир. За время работы в погранотряде я уже успел привыкнуть к тому, что его командование относится к нам, прикомандированным «сухопутчикам», как к обузе, а к выполнению возложенных на нас задач – наплевательски. Хотя именно от выполнения этих самых задач зависели жизни многих солдат и офицеров, независимо от того, какую форму они носят.

Что ж, на другом вертолете, так на другом. Точка карандашом на карте – и на взлет. Долетели благополучно. Но только когда мы высыпались из «вертушки» и посмотрели ей вслед, я понял, что выбросили нас неточно. Всего лишь на каких-то 3-4 километра ошиблись вертолетчики. Но в горах это расстояние можно идти сутки, а можно и вообще не дойти. Смотря какие горы.

Пока ориентировались, ставили задачи бойцам – вновь рокот винтов. Садится Ми-8, из него выпрыгивает полковник Д. Тоже «сухопутчик», мой коллега и старший товарищ. Не удивляйтесь, и полковники ходят в горы. Только он в этот день готовился к выходу с другой группой. Спрашиваю у него, что случилось.

– Узнал, что вертолетчики вас выбросили не туда, – ответил он. – Хорошо, успел. У тебя нет формуляров минных полей этого района, я их прихватил. К тому же места эти мне знакомы.

Как говорится, дышать стало веселее. Пошли. Для выхода в запланированный район нужно было давать крюк в несколько километров, и мы решили двинуться напрямик. Для этого пришлось съезжать на «пятой точке» с высоты 2900 метров до 2500. Кажется, ерунда. Однако представьте себе спуск с высоты останкинской телебашни по крутым, 50–70 градусов, склонам, иногда переходящим в отвесные скалы. На все ушло около двух часов.

Вышли к кошаре. Примерно месяц здесь никого не было. Однако следы пребывания боевиков остались – банки из-под консервов, надписи на камнях. Запомнилась вышеупомянутая: «Народы Кавказа созданы для войны». Усталые и грязные, как черти, мы только выругались по этому поводу, а где-то глубоко внутри кольнуло: «За что? Ради чего?» Уходя от кошары, я поставил мину с элементом неизвлекаемости. Те, кто расписывается от имени народов Кавказа, меряя их по собственной примитивной психологии наемного убийцы, понимают только такой язык. Свои здесь не ходят – до ближайшей погранзаставы 15 километров. Тогда я не мог знать, что мне еще придется вернуться к этой мине…

…Дальше нужна особая осторожность. Определили порядок следования и дистанцию между друг другом. Метров 500, стараясь двигаться незаметно, в «зеленке», идем вдоль реки. Десять минут передышки. Бойцы приуныли, пришлось подбодрить. Задерживаться нельзя. Сейчас главное – выйти в район, где нужно выполнять основную задачу…

Подрыв

…Козья тропа вдоль реки. По-прежнему вся группа движется рассредоточенной цепочкой. Первым идет полковник, за ним, на дистанции, Данила. Я – третий, за мной еще несколько человек. Очень похоже, что до нас здесь кто-то ходил. Стараюсь ступать след в след впереди идущим. В основном приходится смотреть на тропу, хотя опасность может подстерегать откуда угодно. Кажется, что ты готов к этим опасностям. Однако все случается всегда неожиданно.

Взрыв!

Он «расцвел» перед моими глазами черным дымом и столбом земли. Как раз там, где шли первые двое. Я их до взрыва не видел – смотрел под ноги.

Несколько секунд оцепенения. Первая и глупая мысль: «А почему меня не задело?» Потом приходит осознание – значит, фугасная мина, раз не долетели осколки. Шум скатывающегося к пропасти тела. Кричу: «Данила, где ты, что случилось?! Где полковник?» Тишина. Метрах в двадцати от меня вниз по склону раздались стоны.

«Всем ни с места! Санинструктор со мной!» – кричу назад, остальным, и начинаю спускаться вниз. Кровяной след. Метрах в пяти перед пропастью вижу Данилу – его остановил небольшой карниз. Картина жуткая. Левая нога оторвана выше колена, на правой, также до колена, выбиты все ткани, кость перебита, стопа болтается на коже… Он был жив и в сознании. Лежал ничком и стонал.

Откуда-то из кустов, матерясь и что-то крича, вынырнул полковник. Он был контужен и почти не слышал меня. На его вопрос, что с парнем, я скрестил руки над головой. Это значило – раненый. В тот момент даже представить себе не мог, что Данила может умереть.

Мы с санинструктором вкололи ему два противошоковых препарата, наложили три жгута и бинты. Бойцы сделали из палок и плащ-накидки носилки. Данила лежал ничком и все время спрашивал: «Ноги целы?» Мне оставалось только врать, чтобы хоть как-то успокоить: «Целы. Потерпи, брат. Мы тебя сейчас вытащим отсюда, вызовем «вертушку», а в госпитале врачи сделают все что надо».

Он успел сказать…

Нужно было срочно вызывать вертолет. Но как он найдет в горах маленькую группу и вдобавок сядет на малопригодной площадке? Это сложное дело. Принимаем решение – часть группы с полковником во главе выходят к площадке десантирования, вызывают «вертушку» и наводят ее на нас. Мы с остальными бойцами выносим Данилу к кошаре, так как больше подходящего места для посадки нет, и ждем там. Полковник с людьми ушел.

Когда мы стали укладывать Данилу на носилки, он увидел, что стало с его ногами. «Мужики, застрелите меня, я не хочу жить калекой! – полоснул по нервам крик. – Застрелите меня, мужики!» В этот момент я сам готов был застрелиться.

По крутому уклону мы вчетвером выносили его на тропу. Цепляясь руками за деревья, на «и р-раз» поднимали носилки все выше. Каждое движение приносило ему неимоверную боль. Я увидел, что он начинает закрывать глаза. Еще подумал по наивности, что это начали действовать противошоковые препараты. Я до конца верил, что мы его вытащим из этих гор живым. Но он умер, как только мы вынесли его на тропу.

Перед смертью ребята спросили, есть ли у него в разгрузке граната. Это было важно – если «да», то у гранаты могла быть от взрыва фугаса выдернута чека, а значит, она могла взорваться.

Даниил приоткрыл глаза и сказал: «Одна». Сразу после этого он умер.

Он не забыл о других даже в последнюю секунду своей жизни.

Два шага

Я сидел и плакал над его телом. В этот момент мне показалось, что смерть сама по себе не страшна, страшно то, что жизнь людей, оставшихся в живых, разделилась на жизнь до взрыва – и после него.

Данила, как же я скажу о тебе твоей матери?

Больше часа мы с его телом шли к кошаре. Вот и она. Теперь придется уничтожить ту самую нашу мину, установленную на неизвлекаемость. Я уложил рядом с ней тротиловую шашку и отошел к бойцам. Вместо одного взрыва прогремело два подряд. Что это было? При осмотре места взрыва оказалось, что рядышком был установлен «духовский» фугас, до которого я не дошел двух шагов. Точно такой же, на каком подорвался Данила.

Теперь восстановлю картину происшедшего у пропасти. Полковник, идя впереди, тоже прошел в шаге от своей смерти. Переступив фугас, установленный боевиками, он остановился. Что-то почувствовал по едва уловимым признакам профессиональной закладки заряда. Присел, сделал знак группе и начал осматривать место (замаскированный фугас в это время находился в шаге (!) от него).

Но Данила, идя за ним, вероятно, этого знака не увидел. Он совершил ошибку – видя, что идущий впереди присел, не остановился, хотя я постоянно твердил, обучая ребят: «Держите дистанцию. Будьте внимательны». Недоучил, есть и моя вина в его смерти. Данила, подойдя к полковнику вплотную, левой ногой наступил на замыкатель фугаса, изготовленный из отрезка резинового шланга. Дальнейшее известно… Полковник же уцелел только потому, что не было осколков. Его отшвырнуло метров на пять, и он получил сильнейшую контузию: поначалу почти пропали слух и речь…

Такой вытащит хоть из пекла…

…Площадка для посадки была готова. Но теперь, когда Даниила уже не воскресить, понимаю всю поспешность нашего решения. Где гарантия, что несколько человек вместе с полковником, который сильно контужен, дойдут до площадки десантирования? Их могут ждать и боевики, и очередные фугасы, и все это, вместе взятое. Беспокойство усилилось, когда мы услышали в стороне стрельбу. Я приказал занять круговую оборону.

После подрыва прошло уже более пяти часов. Солнце садилось. С приближением ночи таяли надежды на то, что мы выберемся из этого проклятого ущелья живыми. И тут раздался рокот винтов. Нас ищут! Сигнальной ракетой и дымами мы обозначили место посадки. Вертолет начал заходить на нее, но тут со стороны его правого борта по нему начали бить одиночными выстрелами. Командир экипажа принял решение не рисковать машиной и экипажем – Бог ему судья. Он тоже отвечает за своих подчиненных, значит, любое его решение – правильное.

А нам оставалось только начать окапываться. Надежда была лишь на то, что нас все-таки заметили и постараются снять отсюда, как только начнет светать, то есть часов в пять утра. До этого времени нужно было как-то продержаться. Судя по удалению выстрелов, боевикам до нас ходу часа полтора, не больше.

Но тут снова раздался рокот винтов. На нас заходил вертолет. Я снова обозначил нашу площадку. Будет садиться или… нет? Мы все молчали, думая об одном. По вертолету начали стрелять, но командир повел его на посадку. Безусловно, экипаж рисковал – ради нас.

Заскочив в «вертушку», я увидел суровое лицо командира. Это был Валера К., уже второй раз вытаскивающий мою группу после передряг. Кстати, это единственный, как мне сказали, вертолетчик в погранвойсках, награжденный нашим знаком «За разминирование». Здесь же, в вертолете, сидел и полковник Д. Он очень плохо слышал и говорил, речь его была нечленораздельной. Я до сих пор поражаюсь, как он с несколькими ребятами сумел дойти и не наткнуться на засаду. Благодаря ему нас нашли.

Через двадцать минут «борт» сел в погранотряде.

Послесловие

Той ночью было не до сна. Утром у вертолета простились с Даниилом. Умытый, он лежал под флагом России. Похоронили его в родном городе Шебекино. Как нам стаю известно, только через 18 дней…

Вернувшись из командировки, я написал письмо родителям Даниила, где описал гибель их сына. К несчастью, именно мне пришлось закрыть глаза геройски погибшему парню, которого они воспитали НАСТОЯЩИМ ЧЕЛОВЕКОМ.

А что же государство? Через полгода после гибели сына, защищавшего Россию, его родители получили четыре с половиной тысячи рублей «боевых». И все.

Полковник два с половиной месяца провел в госпитале. За это время ни один из вышестоящих начальников не нашел времени его навестить…

Известную фразу «Родина вас не забудет» офицеры не зря часто дополняют: «…Но и не вспомнит».

Хочется надеяться, что то, что было нормой в те времена, сейчас кардинально изменилось и уже не повторится.