Реквием по БТРу. Первая чеченская война.

Летом 1995-го мы искали его по Чечне, чтобы попрощаться, прово­дить в последний путь. Наш 117-й погиб в Самашках. В разных уголках России на городских кладбищах и сельских погостах похоронили уже солдат и офицеров, погибших 7 ап­реля, уже много раз поднимали за них третий тост.

А 117-й с выгорев­шим нутром, с черными глазницами люков-бойниц, в кроваво-ржавой коросте еще стоял где-то мрачно-немым памятником-укором…

Это была комбатовская машина, и мы, два военных корреспондента, не раз в грозном январе благодари­ли судьбу, что комбриг определил нам место в этой броне, с этим эки­пажем. На нем вошли в Грозный. Он пробивался к печально знаменитому Старопромысловскому шоссе, где еще с новогодней ночи лежали неуб­ранные парни из майкопской брига­ды. По нему лупили снайперы с Дома печати и сыпались мины с завода «Красный молот»..

Он штурмовал «Главчеченснаб» — отменно укреп­ленную опорную базу дудаевцев. Возил бригадных саперов, которые сняли ни одну растяжку, ни один сюрприз на нашем пути, доставлял штурмовые группы омоновцев. Он делал свою боевую работу, грязную и трудную, смертельно опасную.

А когда мы возвращались после очередной операции на базу, ели че­стно заработанную кашу и согрева­лись горячим чаем, наш 117-й зани­мал свое место правофлангового в дышащем солярным и пороховым перегаром железном строю и отды­хал до утра. У нас в палатке уже были буржуйки и койки, заправленные си­ними солдатскими одеялами.

А он стоял под холодным звездным не­бом, вмерзая натруженными коле­сами в грязные лужи, где изо льда семечной шелухой торчали разнока­либерные гильзы. Сколько гильз — столько пуль, выпущенных по ‘ду­хам….

В метрах отработанной нами диктофонной и фотопленки — километ­ры, накрученные колесами 117-го.

Спасибо тебе за помощь и защиту, боевой товарищ!

В полночь между маем и июнем мы сидели на «Куликовом поле» у палатки. Сержант Алексей Поно­сов, участник боя в Самашках, получивший на­кануне из рук генерал-полков­ника А.Куликова свой заслужен­ный «кавказский крест» — знак «За отличие в службе», рассказывал о том бое:

— После обеда, примерно часа в четыре, мы вошли в Самашки в со­ставе первой штурмовой группы. Почти сразу появился первый уби­тый — Сергей Быданов и двое ране­ных — Серега Горев и Вася Лямин, расчет пулемета. Продвигались по улице медленно, по нам стреляли, три засады было.

В бою проявил себя комбат, смелый человек, стре­лял из всех видов оружия, шел один. Когда ребята хотели его прикрыть, догнать его, он сказал: «Оставаться всем на месте..»

Потом, как стемне­ло, «гирлянд», (осветительных мин) еще не было, у нас пропал один солдат, Долгий Сергей. Мы по­шли с Эдиком Мифтафутдиновым искать его. В темноте увидели двоих ‘духов., они перебегали дорогу. За­кидали то место гранатами. Нас до­гнал комбат.

Вызвали 110-й БТР, по­ехали искать солдата, но так и не нашли. Выехали к железнодорожной станции, куда поначалу свозили всех наших раненых. Погрузили их на Стодесятый, и Эдик уехал вместе с ними в полевой госпиталь. Комбат сказал: «Кто здоров — на Стосемнадцатый».

Сели сержант из третьей роты, я, контуженный боец из роты саперов, омоновец и сам комбат. Внутри на­ходились Пильященко, Успенский, наводчик Димка Стариков, водитель Воложанинов и радист из роты свя­зи. Выехали на улицу, по которой шла третья штурмовая группа. Впе­реди на дороге стоял пустой бэтээр ГСН.

Мы его объехали, дальше смотрим, еще один стоит, снова пу­стой БТР разведки. Он загородил нам дорогу, рядом лежал убитый пу­леметчик из третьей роты. Наша «коробочка, встала.

И тут из двора дома кто-то крикнул: «Тут снайпер, прыгайте!.. Мы — прыг. Тот же го­лос: «Щас ваш бэтр долбанут из гра­натомета, убирайте его!» Денис Воложанинов сказал комбату: «Давай­те, я уберу».

Но тот ответил: «Не надо». Только он сказал это, как снайпер ранил его. Мы все к броне прижались, а я усадил комбата, дал свой ИПП (индивидуальный перевя­зочный пакет).

Пильященко и Успенский стали его перевязы­вать. Потом выстрел из гранатомета как долбанет по нашему БТРу. Хоро­шо, что шорохом прошел.

Успенский ранен был легко в голову. Из бэтра вылез Димка Стариков, наводчик. Улыбнулся, лег между колес БТРа. Вылез и Денис Воложанинов, раненный в затылок. Второго выстрела гранатометчика недолго ждать при­шлось. Он оказался более точным — погиб связист, раненный еще пер­вым выстрелом.

Погиб и Димка Ста­нков — ему осколок в голову попал, ранило омоновца, убило контужен­ного солдата из саперной роты.

Сержант из третьей роты, кото­рый был с нами, успел в здание к разведчикам заскочить. А нам голо­ву нельзя было поднять — снайперы стреляли. Только высунешься — точ­но над броней пуля в стенку шлепа­ет. БТР загорелся. Раненый Успен­ский сказал, что там гранатометы «Муха», четыре штуки. Я вытащил три, четвертый не нашел, вытянул и ящик с патронами. Да, еще Успен­ский сказал, что в бэтре раненый пацан остался.

Я огонь на сиденьях кое-как потушил, заглянул: дыра сверху, а внутри не то что раненый — непонятно что уже было…

Только вылез, раздался третий выстрел. Бэтр еще сильнее загорелся. Я под­полз к комбату и сказал: «Нужно ухо­дить, сейчас БК рванет». Он мотнул головой.

Разведчики и ГСН (группы спецназа) нас при­крыли. Комбат с Пильященко вы­шли, Воложанинов вышел, омоно­вец раненый. Все вышли. Я послед­ний побежал из-за БТРа. Потом бо­екомплект взорвался, фейерверк… Сильно обгорел труп солдата из са­перной роты и Димка Стариков.

Позже мы взяли всех раненых и дворами вместе с разведчиками и ГСН их вынесли. В том бою старший лейтенант Максин, командир нашей роты, как-то потерялся. Ребята мне рассказали, что слышали по рации последнее его сообщение, мол, ра­нен в ногу, патроны кончились, по-моему, нам всем конец.

У нас были танк и два БТРа. Обе «коробоч­ки» ушли с ранеными, а у танка баш­ню заклинило. Сержант Бабаев взял командование на себя, загнал танк во двор, заняли круговую оборону, потом нашли радиостанцию, сооб­щили, где находимся. Так прошла ночь. Потом наши встретились, из второй роты.

Рассказали, что Леха Давлетгараев погиб. Видать, забе­жал во двор магазин перезарядить или еще что-то, его из окна в заты­лок и застрелили.

Ребята в Самашках все действо­вали четко, никто не струсил, никто не испугался.

Вот и услышали мы, как погиб наш 117-й.

Вспомнилось, как мы влезали в его железное нутро, напичканное оружием, боеприпасами, мино­искателями и другими нужными на войне штуками.

Было страшно тес­но, но зато тепло. Незлобиво ворча­ли на Старого, чья вертящаяся люль­ка то и дело заставляла нас, толстых и неповоротливых в бронежилетах, ужиматься, дабы не мешать меткой стрельбе нашего наводчика. Покри­кивали на Пильященко с его ящи­ком-радиостанцией, чья антенна так и норовила ткнуть в глаз — он обес­печивал связь комбату.

Беспокои­лись за лихого водилу Дениса Воложанинова, боясь, что простудится, выскакивая на мороз по-летнему. При штурме одного из бандитских гнезд в Грозном надо было сбить железные ворота. Все спешились, спрятались за стеной.

Помню, крик­нул еще Старико­ву: «Башню по­верни назад, а то стволы своро­тишь!». Ворота снесли махом.

А когда влезли под броню, увидел Старого… сто­ящим на коленях за своими пуле­метами.

Оказа­лось, от страш­ного удара отва­лилось сиденье наводчика. В тот день так и отвое­вал Димка Стари­ков — на колен­ках. Всю ночь, пока мы спали, что-то мудрил, клепал, завинчивал. Назавтра уже крутился в своем креслице перед моим носом…

В следующий приезд, узнав что и как было в Самашках, хотели сде­лать последний снимок нашего ге­ройского 117-го. Ребята говорили, что стоит он, родимый, на базе, а на обожженной разорванной броне ле­жат, как у памятника, цветы. С «Ку­ликова поля» мы шли на базу колон­ной.

В пункте временной дислока­ции софринцев нам сообщили, что 117-й только-только отправлен на ре­монтный завод. Кинулись на погру­зочную площадку железной дороги. И туда опоздали! Теперь уж вряд ли кто скажет, на что пошла переплав­ленная броня, бывшая нам щитом.

Прощай, 117-й! Поднимая третий тост, мы, пока живы, будем вспоми­нать и тебя…