Повествует боец, бравший штурмом Бамут.

Для рядового Евгения С. война в Чечне, как и обещал президент России Б. Ельцин, закончилась. Сейчас он уже дома, но не потому, что отслужил. Мы сидим с Евгением в Нижегородском кремле на лавочке, и он рассказывает о своей службе в армии. Короткой она получилась, всего несколько месяцев.

— Призвали меня 13 декабря прошлого года, — начал свой рассказ Евгений, — а через неделю мы, 120 нижегородцев, были уже в Моздоке. Попали в самоходную артиллерию, мне сказали, что буду разведчиком-дальномерщиком. Одели нормально, кормили сначала хорошо. Говорили, что в Чечню не попадем. А началось все из-за флюорографии…

— Медосмотр проходили?

— Что-то вроде этого. Врач увидела, что у нас у всех груди синие, и рассказала офицеру.

— А почему синие-то?

— Деды «тормозили», когда подвыпьют. Подполковник нас построил: «Кто вас?» Тех, кто рассказал, оставили в этой части, а меня и других, кто смолчал, — на арсенал. Там нам сразу сказали, что отсюда прямая дорога в Чечню. Месяц грузили на арсенале ящики со снарядами. Сначала одну роту в Чечню отправили, потом вторую, под Бамут. Говорили, что из них почти все погибли. А я как раз заболел, стриптодермит.

— Какая-то редкая болезнь…

Женя задрал штанину и показал язвы на ногах.

— Но и меня отправили с третьей ротой.

— Это с такими-то ногами? А стрелять вас хотя бы научили?

— А там это никого не волнует, умею я стрелять или нет. Шестого апреля вся наша рота оказалась под Бамутом. Сорок солдат, трое сержантов и четыре лейтенанта только что из училищ. Боялись они больше нашего, были случаи, что офицеры сами стрелялись, чтобы в госпиталь попасть. У меня страх прошел, когда увидел убитого друга. Сидели в окопах, чеченцы на расстоянии снайперского выстрела, километров 7–10 от нас.

— То есть ты участвовал в последнем штурме Бамута? Как он проходил?

— Артподготовка была нормальная, миномет нас прикрывали, иногда правда и по нам попадали. Раненых увозили на вертолете. Вертолетов штурмовых я не видел, танков тоже. Чеченцы сидели в ракетных шахтах, и толку от обстрела было мало. Грачев к нам приезжал, я еще в охране стоял, хотя у него своей охраны человек 150 было. Потом начались переговоры с чеченцами, и Дудаев со своими боевиками из Бамута уехал, дали ему уйти в Шали.

— Как Дудаев? Он же погиб гораздо раньше, и не в Бамуте?

— Да ничего он не погиб, живой, скрывается где-то. Это только слухи, что его убили, чтобы легче было скрыться.

— Большие у вас потери были при штурме Бамута?

— Из сорока человек нас осталось двадцать восемь.

— И ты, конечно, стрелял…

— Ну а как же. И чеченцев убитых видел. Там приказ был такой: стрелять всех. Один раз офицер приказал мне стрелять по женщине с ребенком. Я зажмурился и дал очередь в вверх. Получил от него, но хотя бы люди спаслись, успели спрятаться.

— Крутые у вас были офицеры…

— Были и очень хорошие. Разные офицеры. Один послал солдата в село за «травкой», а сам и так уже был в дупель.

— За «травкой»… А что, многие солдаты наркотики употребляли?

— Кто дурак — тот курил. Кто хотел остаться жить — нет. Я один раз попробовал — сразу «крыша едет». А водки там — немерено, с продуктами привозили, каждый день давали.

— Женя, а что было после взятия Бамута?

— Стою я на посту ночью. Идут две фигуры. Говорю: «Стой! Стрелять буду!» Мне в ответ: «Мы тебя, щенок, сами застрелим». Я затвор передернул, дал очередь вверх. Эти двое легли, матерятся по страшному, чувствуется, что пьяные… До утра я их продержал, а рассвело — смотрю, майор и подполковник из ВДВ. Пришел разводящий снял меня с поста. Потом друг ко мне пришел: «Тебя ищут». Прихожу к командиру, вижу — эти двое. «Иди сюда, щенок», — и как шарахнет один из них меня прикладом в лоб. Я тикать… Догоняет меня БТР. Старший лейтенант кричит мне: «Прыгай на броню!» Было у меня три варианта: самосуд, трибунал или побег. Старший лейтенант посоветовал третье. Довез меня на БТРе до Прохладного, это 150 километров от Бамута.

— Почему именно туда?

— А ехали, куда глаза глядят. Я тогда даже не знал, что делать. В Прохладном, где-то на окраине, у меня поднялась температура от выстрела в спину, я упал у какого-то дома. Идет бабушка: «Ты солдатик? Сбежал?» — «Пришлось». Отнесла она со своим сыном меня в дом. Накормили, переодели. Отлежался немного, решил идти. Дали мне продуктов на неделю, и я пошел.

— Но кругом же блокпосты, патрули…

— Я вдоль железной дороги шел, в основном ночами. Железнодорожники поесть давали. Хотя случалось, что по 2–3 дня ничего не ел, только воду пил из колодцев.

— А если приходилось встречаться с людьми?

— С пониманием все относились. Особенно бабушки. Один раз меня патруль остановил, а как раз с мужчиной шел, он отстоял, сказал, что я его сын. По дороге встретил человек пятьдесят таких же, как я. Шли и одиночками и группами. В одной группе было пятнадцать человек.

— И куда же ты пришел?

— Сначала в Ростов. Через Дон переплыл, одежду в руке держал. Полторы недели до Ростова шел, почти тысячу километров. Потом до Каменска, еще километров 200 до какой-то станции, а оттуда на попутных электричках в Москву. С Курского вокзала на Владимир — и домой.

— И что ты собираешься делать дальше?

— Не знаю пока. Документов у меня нет, не знаю даже, где мой военный билет, и какой номер был части — тоже не знаю. Я был бесплатным пушечным мясом. Еще в Моздоке показал офицеру документы, что у меня мама больная, он изорвал и сказал: «Нет у тебя родителей, ничего нет, ты в армии». Но как я могу забыть мать и сестру… Мать без работы сейчас…

На этом приключения Евгения С., надо полагать, не закончились. За все, что с ним случилось, отвечать придется ему, а не тем, кто послал его в Чечню.