Последний август Олега Карманова. Первая чеченская война

Тоня Карманова держала в руках маленькую, 5 на 6, фотографию. С нерезкого снимка смотрел муж, Олег. Черно-белый прищур его глаз скрадывал бездонное голубое небо, которое всегда пряталось под светлыми соломенными ресницами. Под мягкими ресницами — такое доброе голубое небо…

Она выпрямила маленький треугольничек сгиба в нижнем углу фотокарточки: «Помялась». И, продолжая движение пальцев, провела ими по гладкой поверхности снимка, будто пытаясь поправить воротник вечно распахнутого на шее мужа бушлата: не простудился бы…

Сколько раз, провожая Олега в очередную командировку, она вот так поправляла его форму. Желая, чтобы он забрал с собой хоть толику домашнего тепла… Желая, чтобы очередная командировка побыстрее закончилась…

Странно, но так бывает: красивые цветные снимки не становятся близкими и любимыми. Сколько их осталось в семейном альбоме? Десять, двадцать, больше? Смотреть на них тяжело, перелистывать страницы еще труднее… На каждой — Олег. Улыбающийся, жизнерадостный. Живой…

Глаза бегут по прямоугольникам фотографий и останавливаются на этой, черно-белой, маленькой, 5 на 6 сантиметров. Любимой. Почему она стала для Тони самой родной и близкой? Кто знает! Для себя она нашла объяснение: «Здесь он настоящий». Настоящий… Что кроется за этим словом, знает только сердце женщины, жены, матери. Только ему подвластна вся глубина этих слов…

А вот сын, Антошка, любит другую карточку — пацан, он и есть пацан. Ту, где батя в камуфляже, с автоматом, «демонстрирует» свой боевой дух. Будто говоря фотографу, мол, начальник авторемонтной мастерской не только с карданами да фрикционами на «ты». Игрушки для взрослых мужиков тоже в совершенстве знает. В воюющей с начала девяностых годов части по-другому и не может быть. Все вояки бывалые, от техника до командира…

Последняя командировка старшего прапорщика Карманова оказалась бессрочной. Хотя и предыдущие четкими временными рамками не были ограничены.

Сколько их было за последние годы, не смогут точно ответить, наверное, даже в отделении кадров. Не служба — одни сплошные командировки. Вернее, их бесконечная череда: Северная Осетия, Кабарда, Ингушетия, Чечня. Как пришел в полк в 1993-м, так и начал мотаться по маленьким и беспокойным республикам. Что ж поделаешь, если курортный Северо-Кавказский округ стал фронтовым…

Из двух лет чеченской войны часть отдыхала всего три месяца… Если, конечно, подготовку к новой неминуемой командировке в зону «восстановления конституционного порядка», латание пробоин в технике да похороны однополчан можно назвать отдыхом. Для старшего техника Карманова этот трехмесячный перерыв уж точно отдыхом не был. Наоборот, самая работа. Ставил на ноги, то бишь колеса, истрепанные в свинцовых штормах «коробочки» да бэтээры. Возвращал к жизни, снова готовил к тяжелой работе на дорогах войны.

…Смотрю видеокассету, на которую краснодарцы снимали свой двухлетний боевой поход. Знакомлюсь с теми, кого уже никогда не увижу… Знакомлюсь с Олегом… Мелькают кадры…

Цифры в углу экрана высвечивают: июль 1996 года. Наконец-то часть выведена из Чечни. Уставшие люди, уставшая, израненная техника эшелон за эшелоном выходят из войны. Остановились на родной земле. Кубань. Жара. Марево.

(Еще никто не знает, что отдых будет коротким — всего пару недель… Что скоро, в августе, предстоит узнать другую жару. Запредельную. В горящем Грозном. Но это потом, а пока…)

Вывод обставлен торжественно. Присутствуют журналисты с Центрального телевидения, местного. Какие-то многочисленные высокие начальники. Одуревшие от тишины солдаты отдыхают, присев на пыльную, сухую траву. Журналисты работают. Им непременно нужно услышать от ребят ответ на вопрос: «Что для тебя война? А если надо, поедешь ли еще?»

Что для солдата война?.. Сутки назад он смотрел в ее пустые глазницы, а вот сейчас смотрит в немигающее око телеобъектива. Как объяснить, что такое война? Был бы друг Пашка жив, он бы объяснил — язык-то у него подвешен лучше… Да вот нет Пашки…

Оператор снимает ЗИЛы, «Уралы», которые стоят на железнодорожных платформах. В железных телах дырки, дырки, дырки. Разного калибра. Объектив ползет по капоту, колесам. За кадром тихий голос: «Дуршлаг какой-то. Как же дальше до Краснодара пойдете? Машины-то вон…» — красноречивый жест в сторону покореженных «коробочек». В ответ слышно: «А они у нас все на ходу, одну вот только придется тащить — но и ту, приедем в часть, сделаем…»

Это его, Карманова, железные кони. Он их возвращал к жизни. Чего ему и его друзьям стоило заставить этих тяжело раненных «коней» снова бегать, знали только они сами. Такая работа.

О том, что с Кармановым можно любое дело провернуть, что на него можно в любой ситуации положиться, что Олег не подведет и «коробочки» в любом случае будут жить, знала вся часть. Он делал свою работу тихо и надежно. По-мужски. Машины словно чувствовали эти сильные мужские руки с въевшимися в них соляркой и моторным маслом. Руки автомобильного хирурга. И, словно живые, откликались на тепло этих сильных рук. С замененными железными внутренностями снова тянули и тянули на себе тяжкий груз войны…

Через три недели после июльского вывода полк своим ходом колонной пошел обратно. В войну. В Грозный. В пылающий август.

Уже шли бои, когда часть вошла в город. На помощь тем, кто принял на себя первый удар боевиков и, вцепившись мертвой хваткой в каждый блокпост, в каждый опорный пункт, отбивал атаки воинов ислама. Эта командировка для краснодарцев закончилась в октябре. Для Олега Карманова, старшего техника, начальника авторемонтной мастерской, она оборвалась 20 августа 1996-го. Он не увидел окончательного вывода своей израненной части…

Об Олеге мне рассказывал Володя Куликовский, старшина минометной батареи. Человек, который был с Кармановым в последние минуты…

В городе обстрелы не прекращались. Вошедших для помощи 101 ОсБрОН краснодарцев вместе с этой самой 101-й тут же блокировали. Как удалось вообще войти в город с минимальными, в общем-то, потерями и добраться до 15-го городка, до сих пор не ясно. Удача?

Расположились внутри городка, за бетонным забором. Однако в горячке допустили ошибку, дорого стоившую. Автомобили, на которых входили в город, поставили на территории 101-й очень близко друг к другу (места не хватало). Обстреливали же городок чеченцы с завидной регулярностью.

Часто просто мимоходом — проносясь мимо бетонного забора на легковушках, не целясь, а так — наугад, стреляли из подствольников туда, за забор. Больше по территории, чем в конкретные цели. Вот такая шальная граната прилетела «с той стороны». Взорвавшись среди тесно стоявших машин, она одна сожгла сразу три «коробочки». Карманова точно по сердцу резануло: это ж мои, родные «лошадки»…

В напряжении летели дни: один, второй, третий, потом слились воедино: обстрелы, напор боевиков, короткие передышки между атаками озверевших от русского упрямства «духов». Было очень жарко. Ждали, когда же деблокируют город, когда накроют боевиков…

В городке Олег, Володя Куликовский и еще несколько ребят из части устроили свои «кабинеты» в подвале здания бывшего клуба Советской Армии. На чердаке же, откуда хорошо просматривалась окружающая местность, расположились снайперы и гранатометчики.

Столбы света, в которых лениво кружилась бесконечная пыль, казалось, поддерживали излохмаченную попаданиями гранат и пуль крышу. Отсюда работали наши снайперы, ввязавшись в смертельное соревнование с «коллегами»-чеченцами. Тут же на душном чердаке были специально оборудованные позиции для АГСов: шлакоблоки, завешенные грязной холщевкой амбразуры. Сверху долбили по нохчам.

20 августа, после обеда, около 4 часов пополудни в подвале по рации услышали просьбы о помощи. Сиплый голос сквозь пальбу и грохот, которые раздавались и снаружи, и из динамика, просил о помощи: много раненых, нужно вытаскивать, нохчи не дают высунуться…

Было ясно: чеченцы «давили» наших где-то совсем рядом, в районе частного сектора или у видневшихся неподалеку пятиэтажек. «Ребятам совсем худо», — бросил Олег. Он рванулся сразу: «Надо помочь, полезли быстрее наверх». С собой схватили по нескольку рожков, ВОГов. С трудом пролезли сквозь узкое отверстие на чердак. Карманов, Володя Куликовский, сержант и два солдата.

С чердака был виден весь частный сектор. Под крышей уже сидели несколько человек из 101-й бригады, ведя стрельбу. Олег тут же заметил около 40 чеченцев, пытающихся скрытно приблизиться к пятиэтажкам, где отбивались наши ребята. Сразу принял решение: «Мужики, долбим быстрее по «духам», пока они не закрепились у здания. Я — к АГСу». Опять захрипела рация: «Кто слышит, кто слышит, у меня ж… много раненых, надо выносить…».

С чердака начали поливать чеченцев огнем. Минут за десять выпустили по 7 рожков и 8-10 гранат из подствольников. В ответ «духи» тоже открыли плотный огонь по клубу. Такой, что головы не поднять. Пули хлестали по старым стенам, по шлакоблокам, из которых фонтанами разлеталась пыль вперемежку с камнями. Холщевка, прикрывавшая амбразуры, моментально превратилась в обрывки.

Рядом с краснодарцами у бойца из 101-й бригады из рук выбило автомат — пуля как раз попала в оружие, разворотила его. «Ни хрена себе, похоже, снайпер…» Он даже не понял, что кусок свинца, расколошматив АКМ, оставил ему жизнь. Тут же раздался крик: «Вашего прапорщика ранило».

Володя Куликовский подбежал к тому месту, где был Карманов. Олег лежал на ящиках, сквозь широкую бойницу для АГСа не было видно перемещающихся боевиков. Вокруг АГСа, ствол которого обреченно уткнулся в землю, валялись гильзы. По бетонному полу растекалась кровь, смешиваясь с кирпичной крошкой и пылью шлакоблоков. Снайпер пристрелялся…

На этот раз кусок свинца не пожалел человека. Володя схватил Карманова, потащил к дырке, что вела вниз, долго не мог с Олегом пролезть через это узкое отверстие. Шептал засохшими от пыли и жары губами, больше себе, чем раненому другу: «Держись, держись… Чертова дырка. Как же сквозь тебя?» Все же пролез…

Олега сумели эвакуировать в госпиталь в тот же день… А еще через несколько суток наши части в Грозном были разблокированы, и бумага под названием «Хасавюртовские соглашения» закончила войну. Всего несколько дней спустя…

В строевой части полка я читал коротенькую запись: «Старший прапорщик Карманов. Пулевое ранение в голову. Скончался в госпитале в Ханкале. Похоронен в поселке Яблоновский». Это под Краснодаром.

Спустя год с небольшим после гибели человека я знакомился с ним. Заочно. По фотографиям в альбоме, по рассказам родных, друзей, по любительской видеосъемке…

Знакомился с Антоном Олеговичем Кармановым, сыном старшего прапорщика Карманова. Он очень хотел помочь мне. И помог. В том числе и тем, что я смог увидеть, каким был Олег в детстве. Антон очень похож на отца…

Перед глазами кадры из той же любительской ленты, которую краснодарцы снимали в Чечне, себе на память…

…Начало войны и «первый Грозный», как называют они свою первую чеченскую командировку.

Январь 1995 года. Затишье после новогоднего штурма. Город взят. Полк в полном (почти полном) составе построен в каком-то уцелевшем здании. В одну линию все не помещаются, поэтому строй, причудливо извиваясь, стоит в нескольких помещениях. Идет награждение. Какой-то высокий чин благодарит за службу, вручает награды. «Указом Президента…» и так далее. Заслужили.

«Медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» 2-й степени награждается старший прапорщик Карманов», — звучит под низким потолком. Олег подходит спокойно, не поднимает глаз, как-то устало. Принимает награду и тихо: «Служу Отечеству!», поворачивается к камере. На грязно-зеленом сукне бушлата поблескивают перекрещенные мечи. Олег смотрит на меня. Я смотрю в его глаза, под пшеничными ресницами которых притаилось усталое голубое небо.

Вечная ночь наступит для него через полтора года войны. Олег Карманов не знает этого. Это знаю я…