Кавказские дороги «Росичей»

Спрашивает разрешения закурить и, услышав в ответ: «Конечно», с на­слаждением затягивается. Свернув из бумажки маленький кулечек, аккуратно стряхивает в него пепел. Заметно вол­нуется. Как же, журналисты берут ин­тервью, выпытывают подробности. Не его обстановка, не в своей тарелке се­бя чувствует. Привык с солдатами, на броне в походе, в поле, у карты, при­вык видеть силуэт Кавказского хребта, до которого, кажется, дотянуться рукой можно. А тут сидит в кабинете, расска­зывает…

А я не могу отвести глаз от груди «служивого кавказца». На камуфляже новеньким серебром поблескивает ор­ден Мужества. Рядом, заметно потуск­нев, пристроились еще два.

Кавалер трех (!) орденов Мужества — честно говоря, таких офицеров еще не доводилось встречать. Общался, восхищаясь натурой и характером, с дважды награжденными, разговаривал с Героями России, но такого…

Случай уникальный, сегодня в МВД, кажется, есть только еще один подобный. На­верное, если провести аналогию, это в чем-то сродни фронтовикам с тремя орденами Славы. Их имена наравне с именами Героев выбиты на стенах Центрального музея Великой Отечествен­ной…

Рядом сидит и тоже нервно курит, особенно когда речь заходит о потерях, еще один кавалер ордена Мужества. На вид очень молод, обветренное лицо привлекает своей открытостью…

Игорь Целуйко и Володя Соколов еще не отошли от вчерашнего приема в Кремле в честь спецназа России. Оба получили из рук премьера правительства свои ордена Муже­ства. Заслуженные. Для Игоря серебряный крест — третий по счету, для Володи — пер­вый. Оба они из отряда специального назна­чения «Росич».

Оба в эту кампанию нахлеба­лись войны по горло. У каждого из них от этой войны собственные зарубки в памяти остались, впрочем, как и на теле. И у каждо­го своя история обретения награды с таким правильным и лаконичным названием. И каж­дый, заметно волнуясь, рассказал мне о сво­ей войне.

Но вместе они просили об одном: обязательно написать «про пацанов, про от­ряд». И называя фамилии, водили пальцем в моем блокноте, чтобы я не дай Бог не забыл записать, как звали солдата, офицера…

КРАСНОПАРТИЗАНСКОЕ, 3 — 4 ЯНВАРЯ

— Прости, — говорит мне Игорь, — если буду нелитературно выражаться. Я ж так вот правильно-то не привык рассказывать. Ты по­том ведь поправишь?

Конечно, поправлю, но, ей-Богу, ни слова не хочется выкидывать из сочного повествова­ния майора Целуйко. А еще иногда он просил выключить диктофон; «Это для тебя, не для пе­чати». Выключаю и слушаю офицера, который видел и испытал столько, что на десятерых хватит, но вот печатного слова опасается…

Хо­тя все, что говорит, правильно. И про то, как живут семьи военных, и про то, что сейчас об­становка в Чечне до удивления похожа на ту, что была в прошлую кампанию — партизанская война, подрывы, теракты, и про то, как страна относится к своим павшим защитникам.

И вспомнил ушедших в пучину подводников: «Жалко ребят по-настоящему», про то, что сей­час, когда нет активных боевых действий, в Че­чне каждую неделю гибнут десятки солдат Рос­сии. Кто вспоминает их имена, кроме своих же боевых товарищей да счетоводов из Геншта­ба? Да и траура всенародного никто не объяв­ляет. Статистика потерь, язви ее в душу…

Игорь Целуйко: «3 января к нам посту­пила не очень подробная информация о том, что из Грозного идут боевики. Их там давили уже очень сильно. И я с двумя группами выехал в район предполагаемого прорыва — под Алхан-Калу. Первой группой командовал капитан Карелин, второй — зампоспец Моро­зов. Я с группами был в качестве исполняю­щего обязанности начальника штаба отряда.

А штатная должность у меня — начфиз отря­да. Вместе с нами выехал и заместитель Ша­манова по внутренним войскам на западном направлении генерал-майор Барсуков. Мы ехали и толком не знали, какая там обстанов­ка. Доехали до тылового лагеря софринской бригады. Барсуков о чем-то кратко перегово­рил с замполитом софринцев. Тот объяснил, что утром был обстрел, там под селом стоя­ли собровцы, и они отошли.

Поехали к Алхан-Юрту, доехали до пово­рота на Алхан-Калу. Там невдалеке видне­лось уже село Краснопартизанское. И вот в это время нас в первый раз обстреляли. Мы срочно спешились, заняли круговую оборону.

Я послал Диму Карелина туда, откуда велся обстрел. Если кого обнаружит, приказ один — уничтожить. Он с пацанами вернулся, гово­рит, мол, все нормально, тишина, никого нет. Хочу, чтобы вы обязательно Диму отметили.

Это не офицер — чистое золото! Настоящий мужик. Кстати, он племянник нашего знаме­нитого борца Александра Карелина, тоже здоровый, мастер спорта по лыжам. Вообще красавчик! Был еще один классный парень — рядовой Александр Величко. Снайпер. Здо­рово поработал, своей В-94 двоих «духов» снял, но и ему досталось… Ранен был…

Мы оборону заняли и видим — в Красно­ партизанском колонна техники горит, выст­релы доносятся. Мы туда. Перед нами маши­ны красноармейцев факелами пылают, ране­ные, убитые, живые пацаны с ошалелыми глазами. Мы их броней прикрыли, начали вы­таскивать. Человек 60 вытащили, технику уцелевшую вывели из-под обстрела. Все это в кутерьме, отовсюду стреляют. И тут я вижу бойца нашего, вэвэшника. Лежит родимый.

Чуть вперед смотрим: мать честная — это ж наши пацаны из 100-й ДОН (дивизия опера­тивного назначения). Надо вытаски­вать своих! Но пока не можем — завязался ожесточенный бой. Так мы повоевали до ве­чера, и нас выводят на окраину. Мол, вы свою задачу выполнили, людей спасли, технику то­ же.

Мы к Барсукову — товарищ генерал, там наши из сотой дивизии, мы их не бросим. Но он нас сразу пресек. Никто, говорит, на ночь глядя в село не пойдет. Прав, конечно. Но у нас-то сердце болит за своих. К тому време­ни армейцы подошли. В общем, блокировали мы это Краснопартизанское полностью.

Это уже потом мы узнали, что там про­изошло. Просочившиеся через бреши из Грозного боевики из банды Арби Бараева по­тихоньку проникли в район Алхан-Калы, Алхан-Юрта, Краснопартизанского. У них зада­ча была затеять здесь заварушку, расшатать обстановку в тылу западной группировки, чтобы дать оставшимся в Грозном бандитам передышку.

В это время за водой через Краснопартизанское шла небольшая колонна, состоящая из АРСов 100-й ДОН, к ней присо­единилась техника такой же тыловой колонны армейцев. Ну а «духи» их уже в селе ждали. Наши, конечно, не ожидали нападения — ведь около 20 километров от Грозного, глубокий тыл. Попали в огневой мешок. Хорошо мы по­доспели, хоть кого-то сумели спасти.

Утром к нам вышли мирные чеченцы из села, сказали, что боевики стрелять не будут, можно забрать убитых пацанов. Мы пошли.

Знаешь, много видел, но вот того, что пришлось увидеть там… Мы подходим, ви­дим: лежит боец, форма на нем опалена, весь в крови. Ну мы ему к ногам трос привя­зывать. Так положено — эти ж собаки трупы минируют, мы на горьком опыте научены уже. Дергаем мы его и… Не сразу даже сообрази­ли, в чем дело. Наш «труп» вскакивает и с воплем бежит прочь. Еле догнали, повалили наземь.

Он брыкается, что-то кричит в шоке, из ушей и рта кровь хлещет. Ну, по едалу слегка съездили, чтобы в себя пришел. Гля­дим, очухался. Объясняем, что свои. Он, сер­дечный, даже не поверил сначала. Перевяза­ли, он и рассказал, как попали в засаду. Ря­дом с ним взорвалась граната, из машины-то он выползти успел, но потерял сознание. Так вот почти сутки и пролежал. Повезло парню. Мы его к своим в тыл отправили.

А вот другим пацанам из нашей дивизии не повезло. Они все в начале колонны по кюветам лежали. Человек пятнадцать. У всех ни одного патрона ни в магазинах, ни в разгрузниках. До последнего бой вели, на них живого места не было, все осколками, пулями посечены. Но са­мое страшное: у каждого — контрольный выст­рел в голову, пулевая рана с пороховым коль­цом вокруг. Шакалы эти парней в упор…

Мы всех загрузили в бэтээры, вывезли. Нам Барсуков приказал уходить на базу, мол, вы все, что могли, сделали, тут теперь и без вас разберутся, село полностью блокирова­но, никто не уйдет.

Только мы расселись на броне, как со стороны Алхан-Калы нас обстреляли. Я крик чей-то слышу: «С брони!!! Всем с брони!» Ря­дом со мной вдруг вспышка и все — темнота. Осколками от гранаты задело крепко — в по­ясницу и ногу…»

* * *

Три серебряных креста на груди «росича» Игоря Целуйко — это не только уникаль­ный случай и отблеск славы в его биографии, это еще и тяжкая боль израненного тела, саднящая душу обида за погибших товари­щей. И все же ему везло, этому правильному офицеру, нормальному мужику, коль судьба сберегла его для вот этого, третьего ордена.

Первые два он получил в прошлую войну. Один — за операцию на Лысой горе под Бамутом, второй летом 1996-го — «вытаскивал па­цанов». Он ведь уже был на краю гибели, еще в ту войну, подорвавшись вместе с генера­лом Скрыпником. Николаю Васильевичу не повезло, погиб. Игорю чудовищным взрывом переломило позвоночник. Целуйко выжил, вернулся к братишкам в спецназ, пошел в свой второй кавказский поход. Вместе с от­рядом. И снова ему повезло в новой войне.

Не сглазить бы тебя, майор…

КАТЫР-ЮРТ, 5 — 7 ФЕВРАЛЯ

Володя говорит тихо, удивительно ясно и спокойно излагает схему боя, чертит паль­цем на столе маршруты выдвижения. Дохо­дит в рассказе до места, когда надо вспом­нить о том, как погиб его друг из соседней группы. Он вспоминает, еще яростнее чертит линии, прячет вдруг повлажневшие глаза…

Я спрашиваю: «Вот ты, матерый профессионал, наверное, и к смерти должен уже привыкнуть, которая рядом ходит, и на потери в отряде не так остро реагировать…» Он, русский офи­цер, вспыхивает: «При чем тут профессиона­лизм?! Как можно к смерти друзей привык­нуть, они же все как родные. К потерям не привыкнуть, не привыкнуть…»

Владимир Соколов: «Когда боевики из Грозного по минному полю толпой пошли — это все ж почти на наших глазах было. Пом­ню, как Шаманов радовался, что его хитрость удалась. Боевики, кто сумел вырваться из той ловушки, поперли маршрутом на Алхан-Калу и дальше — Катыр-Юрт, Гехи-Чу, Валерик.
загрузка...

Наш отряд как раз их преследовал, давил во всех селах, куда они заползали. Крепко «чичам» досталось! В одном из сел мы загляну­ ли в подвал школы и обомлели — я раньше не видел столько раненых! Несколько десятков.

Их просто бросили в этом подвале, потому что мы так давили, что у «духов» не было воз­можности забрать раненых с собой. Но, ви­димо, в селах боевиков ждали, потому что в другой школе мы обнаружили склад оружия и боеприпасов. Весь первый этаж под завязку был забит ими. Мы прикинули: посади нас здесь обороняться, можно было без проблем целый месяц отстреливаться.

В Катыр-Юрте мы проводили спецоперацию. Боевики к тому времени уже заползли в село, оно как раз стояло на пути их отхода из Грозного. Наш отряд вместе с подразделени­ями 100-й ДОН и собровцами блокировали се­ло, 5 февраля провели разведку боем. Тогда же у нас появились первые убитые — 10 чело­век в один день. Там бой очень сильный был, два БТРа вызывали на помощь. Первые же 2- 3 дома, когда в село вошла одна из наших групп, оказались хорошо укрепленными гнез­дами боевиков. Оттуда — ураганный огонь.

Здорово проявил себя лейтенант Джафяс Яфаров из группы Сергея Масакова. Они раз­ делились: командир пошел по одной улице, Яфаров — по другой. И там Джафяс напорол­ся на «духов». Открытая местность — не спря­чешься. Сразу ранило двоих. Яфаров с тремя бойцами решил их вытаскивать под ураганным огнем. Их “духи” тоже подстрелили. Джафяс сумел двоих вытащить, остальных — нет.

Контрразведчики потом нашли этих ребят в освобожденном селе. У всех — выстрел в го­лову… Джафяс Яфаров удивительной храбро­сти офицер был. Но не просто отчаянный, а грамотный, дерзкий. Герой России посмертно.

В Катыр-Юрте ему повезло, погиб в Комсо­мольском чуть позже…

Сергей Масаков, исполняющий обязанно­сти командира 1-й ГСН, тоже погиб. В Катыр-Юрте. Тоже пошел пацанов вытаскивать. Не солдат послал — мол, вперед, я тут командую, — а сам пошел. У нас в отряде по-другому не бывает…

Раз пошли, скажем, 20 человек, 20 должны и вернуться. Убитые, раненые, живые — неважно. Об этом у нас все знают, поэтому и не боятся идти воевать. Знают, что товари­щи их в любом случае не бросят…

А тогда так все было: они шли по улице, и боевики из полуподвала дома открыли огонь. Сергей с бойцами сумел подобраться вплотную к этому подвалу, закидать его гра­натами. Там и в живых-то остаться никого не должно было. Но один остался, волчара. Очу­хался и из пулемета — по ногам нашим паца­нам. Так и лежат: раненые на левой стороне улицы, а вся группа — на правой. И головы не поднять, «душара» очередь за очередью са­дит.

Сергей полез пацанов вытаскивать. По­лучилось, дотащил почти до БТРа, но… двух метров ему не хватило. Боевик из пулемета прямо в них попал. Сержанта убил, а у Сере­ги — тяжелое ранение в грудь. Он в сознании, весь кровью истекает, и первые слова, кото­рые Сергей сказал командиру 3-й группы, пришедшей им на помощь, были: «Забери моих солдат и оружие». Не «спасите», не «по­могите», а «солдат забери…»

Тяжело нам, конечно, Катыр-Юрт дался. 28 убитых. Моральный удар по отряду страш­ный. Но никто не сломался. Наоборот, бойцы из учебной группы, которые все это видели, замучили командиров рапортами с просьбой отправить их на боевые. А то, говорят, паца­ны там работают, а мы тут, как крысы тыло­вые, сидим. Ну я им мозги вправил, объяс­нил, что и те, кто воюет, тоже все через учеб­ку прошли. Воевать сначала научиться надо…

А что потери такие большие — это не зна­чит, что мы воевать не умеем. Просто быва­ют ситуации, когда без потерь не обойтись.

Так в Катыр-Юрте и было. По нему же и ар­тиллерия работала, и авиация. Не село — од­ни развалины. Но «духи» в подвалах переси­дели и большинство остались живы. Кто смог, все поуползали в горы, в другие села.

В Катыр-Юрте остались одни наемники и смертники, которым нечего терять. Половина — под наркотой. Вот их мы и давили. Надо было просто идти и воевать, давить и еще раз давить, чтобы дать им понять — здесь для них земли нет. Чтобы они из села, как тара­каны, выползали…

Они и выползали. Когда в следующие дни засады ставили на пути их отхода из сел — они пытались в горы уйти — сколько мы их покрошили! Когда прямо на нас вышла по сухому руслу реки банда, мы их в упор рас­стреливали, гранатами закидывали. А они вместо того, чтобы отходить, лезли вперед, по трупам своих же. У них одна цель была — горы, горы. Мы никого не пропустили.

Утром ходили смотреть на место боя, там трупы лежали, много оружия очень хорошего, сов­ ременного, береты какие-то с волками. По­хоже, офицерский отряд хотел через нас пройти…

Там я потерял друга, командира 4-й ГСН Юру Натальченко. Он меня только недавно спас. Мы тогда шли по селу, и я со своей группой здорово завяз. Заняли дом, отбива­лись до последнего, но чувствую — без по­ мощи живыми не выбраться. Вышел на связь, Юра как раз рядом, по соседней ули­це шел. Сразу пришел на помощь, на своем БТРе прилетел под сумасшедшим огнем, пробил кормой стену дома, нас вытащил.

А на следующий день наши группы направили в ущелье, чтобы мы блокировали возможные пути проникновения с гор боевиков. Мы в этих засадах сменили разведчиков 47-го и 48-го полков нашей дивизии. Они бились там до последнего, блокируя эти щели, уста­ли, их и поменяли. Группа Юры пошла по од­ному отрогу горы, я со своими — по другому.

Его группа и нарвалась на засаду. Спустив­шиеся с гор боевики заняли выгодную пози­цию на высотке, ждали наших. БТР Юры сре­зал растяжку, и моему другу от осколков ми­ны ОЗМ здорово досталось — в голову, грудь… Пацаны сразу спешились, приняли бой. У Юры был толковый офицер, командир взвода Петров. Так он организовал под ог­нем эвакуацию командира, раненых пацанов.

Юра скончался от ран. Жалко его, сил нет сдержаться… Он потерял жену, она погибла в автокатастрофе, воспитывал двоих детей один. И вот тоже…

* * *

Владимир Соколов еще молод — всего четыре с половиной года назад закончил учи­лище. Но на погонах — майорская звезда, на груди — серебряный крест. На Кавказе и зва­ния, и слава приходят быстро. Так же как и профессионализм, и боевой опыт.

На Кавка­зе рядом ходят жизнь и смерть, удача и слу­чай. Майору Соколову в последней команди­ровке повезло — пуля снайпера, расколош­матив шлем-маску, оставила шрам на лбу. Но оставила и жизнь. Ее Володя, как и все «росичи», не мыслит без спецназа, без Отечест­ва, за которое воевал и воюет там, «среди Кавказских гор».

Удачи вам, братишки, и чтобы все слу­чайности в вашей тяжелой работе были толь­ко счастливыми…