Солдатская истина. Владислав Шурыгин.

Я ЧАСТО ВСПОМИНАЮ, как мы уходили из Чечни в 96-м. Это была моя последняя командировка в ту войну. Практически тайком, под броней, меня провезли в расположение одного из батальонов, который должен был уходить последним. "Светиться" среди боевиков мне было опасно. За годы войны им порядком намозолили глаза наши статьи и репортажи… 

Ханкала угасала. Когда-то многоголосый палаточно-досочный город, пыхавший сотнями труб-буржуек, стрекотавший бесчисленным количеством дизель-генераторов, ощетинившийся десятками танковых и пушечных стволов, городок-крепость теперь угасал, как безнадежный больной.

Кругом царило запустение. Там, где за земляными "каре" жили недавно полки и бригады, теперь дождь размывал уродливые руины. Заплывали жирным черноземом стрелковые ячейки и окопы. На месте блиндажей и палаток морщинились под ветром ровные ряды прямоугольных дождевых прудов и луж.

Громоздились свалки брошенных картонок, кусков кабелей, "колючки", бумаг, каких-то железок, арматуры.
Вокруг уже давно хозяйничали боевики. Днем лениво-покровительственные, они с наступлением темноты превращались в жестоких хищных зверей. То и дело в ночи гремела стрельба — дудаевцы отлавливали и убивали завгаевцев и просто заподозренных в сочувствии к русским. Каждое утро в разных районах Грозного находили тела убитых. Чаще всего убивали сразу целыми семьями от младенцев до стариков…

Тогда и состоялся разговор с капитаном, старшим на блокпосту при въезде в расположения нашего батальона.
— С души воротит, как вижу всю эту мразь, — капитан кивнул в сторону "чехов", разглядывавших нас из-за шлагбаума, — разгулялись, раздухарились. Му...ки наши правители! Трусы и му...ки! Предали Россию! А первый Лебедь — мразь купленная. Надо было добивать их тогда, в Грозном. Пуликовский — молодец. Хотел их добить. Обложил, блокировал. Не дали...

— Слушай, неужели вы в августе хотели идти на город? — удивился я. — Ты бы пошел? Солдат повел? А потери? Какие бои бы были. Январский Грозный ты, случаем, не застал? В августе, наверное, похлеще бы было.

— Застал! Еще как застал. Я тебе так скажу: мы часы считали до конца ультиматума. Я тебе не могу выразить, какая ненависть у нас была. Зубами хотели рвать. Камня на камне не оставить. Живых бы не брали. Всех под корень!

— И многие так?

— Трусов не видел. Ни среди солдат, ни среди офицеров. Спас "чехов" Лебедь. По гроб они этой б…ди обязаны. Никто бы не ушел! Всех бы здесь положили! Чтобы потом наши дети этой мрази не знали. Чтобы у России больше голова не болела. Эх! Да только кто нас слушал…

Капитан зло отшвырнул окурок далеко в сторону "чехов". Те тут же поймали этот жест и вызывающе, надменно выпрямились. Только капитан этого уже не видел. Презрительно отвернувшись, он, не торопясь, вразвалочку зашагал вдоль дороги к блиндажу.

— Эх, было времечко! Какие мы с Шамановым и Трошевым дела делали. Вот золото мужики. Ничего не боялись. Настоящие генералы! С такими хоть к черту в пекло. Взяли бы без потерь и флаг водрузили. Лучшее время было, когда здесь Шаманов, Трошев и Квашнин кировали. Тогда жили спокойно. А у "чехов" земля под ногами горела. Давили их, как тараканов. Наших бы генералов в Москву, в Генштаб, в министерство, тогда бы не сидели сегодня в этом дерьме по уши. Юрченко, что там со связью?

— Та нема, командир, — откликается откуда-то из угла прапорщик-связист.

— Ну-ну, — безразлично тянет ротный. — Вот ведь анекдот — бригада уходит последней. Полторы тысячи штыков. А полк связи уже две недели как вышел. И все! На всю нашу банду две "радийки" — "шестьдесят шестых" — автомобилей радиосвязи. Больше никакой связи

— как хочешь, так и выживай.

Похоже, полуобреченное состояние ротного нисколько не печалило.

…Я часто потом вспоминал этот разговор. Одинокий капитан в брошенном, оставленном Грозном, окруженный боевиками нес в себе такой заряд правды и государственной мудрости, который обжигал своей искренностью и бескомпромиссностью.

Что заставляло их воевать, идти на смерть, принимать муки, когда вокруг безумная Россия воровала, спускала состояния, спекулировала, дралась, пила и, казалось, напрочь забыла о какой-то там войне? Что заставляло русских офицеров и солдат брать чеченские твердыни, голодать, мерзнуть — и это под улюлюканье НТВ и "Московского комсомольца", "Известий" и РТР? И только потом ко мне пришло понимание того, что та война, со всей ее неразберихой, предательством, нищетой и глупостью, для них все равно была войной ЗА РОССИЮ! Это была их форма сопротивления, их вклад в борьбу за единство и целостность государства. И тогда мне открылась еще одна истина. Я вдруг понял, что армия не проиграла чеченскую войну. Нет! Она честно дралась и, несмотря ни на что, побеждала все два года той войны. Но она не смогла ее выиграть с этой властью, с этим "царем", с этими банкирами и царедворцами — с Березовским, Гусинским, Рыбкиным, Лебедем. Армию предали и продали именно потому, что слишком явно и опасно в ней проявились желание и воля воевать и побеждать ЗА РОССИЮ! Слишком опасными показались Березовскому и Гусинскому тридцать тысяч сколоченных в полки и дивизии патриотов.

…Я помню, как ближе к ночи мы с офицерами того блокпоста стали готовиться ко сну. Как привычно они обтерли от сырой патины оружие в пирамиде. Развесили на дужках кроватей разгрузники — так, чтобы удобнее в темноте было быстро облачаться. В койки укладывались, не раздеваясь. Прошла информация, что ночью ожидается нападение "чехов".

И перед тем, как погасить свет, ротный долго и аккуратно укладывал в штабной ящик новенькую карту Грозного.

— Чего ты с ней так? — удивился я. — Все равно скоро сдавать.

— Посмотрим, — задумчиво протянул ротный. — Я лично ее сдавать не собираюсь, чтоб потом по туристской схеме не воевать...
Тогда это пророчество капитана казалось абсолютно несбыточным. Мы уходили из Чечни. И настроение было самое что ни на есть паскудное. Казалось, уже ничто и никогда нас не заставит сюда вернуться. Но тогда я, одинокий фронтовой журналист, не понял то, что происходило в душе армейского капитана. Я не понял, что, выполняя постылые лебедевские приказы и подчиняясь дисциплине, офицеры и солдаты уносили в своих сердцах жажду мести, реванша за позор и унижение их Родины, их России.

Да, русские полки ушли из Чечни. И они унесли в своих сердцах горечь измен, бессмысленных потерь, тупых перемирий и предательств, но на алых своих боевых знаменах они видели отсветы штурмовых стягов, поднятых над дворцом Дудаева, над Гудермесом, Аргуном, Дарго, Самашками, Бамутом, Ведено. Они унесли с собой из Чечни правду этой войны. Память о страданиях своих братьев под чеченским игом, угрюмую жажду реванша и осознанную готовность вернуться и доделать незаконченное теперь.
А значит, война была не закончена. Мы должны были вернуться!

И мы вернулись!

СЕГОДНЯ вновь русские полки нависают над Грозным. Вновь русские самолеты и русские пушки сносят с лица земли чеченские твердыни. Вновь над равнинами и горами Ичкерии грозно звучат фамилии русских генералов Квашнина, Трошева, Шаманова. Мы вернулись. Вернулись потому, что изменилось главное. Изменилась Россия. За три года, прошедшие после той войны, мы, русские, наконец-то поняли, что от убийц и террористов невозможно отгородиться фиговыми листками договоров, откупиться деньгами, обезопаситься унизительными попытками "дружбы". Бандит признает только один закон — закон силы. И ничего другого. И потому в наши города хлынули банды озверевших от безнаказанности ичкерийцев, жаждущих большой "контрибуции", жадных, беспощадных, ненавидящих. За эти три года Россия наконец-то поняла, как были правы ее генералы, капитаны и рядовые, когда штурмовали Дарго и Бамут, зачищали Самашки и Ведено. Когда с улиц русских городов в чеченские аулы стали увозить, как баранов, людей, когда уютные квартиры стали опасны, как могильные склепы, Россия наконец проснулась. Теперь мы наконец-то понимаем, что сражающийся под Гудермесом десантник воюет за Смоленск и Курск, за Тулу и Хабаровск. Что пилот "сухаря", всаживающий "уры" в чеченский блиндаж, спасает безвестного русского работягу от рабства, русскую девчонку от продажи в арабский бордель. БАНДИТ, УБИТЫЙ ПОД ГУДЕРМЕСОМ, НЕ ПОЯВИТСЯ В МОСКВЕ!

Говорят, что читать чужие письма нехорошо. Но это было не письмо, скорее — недописанный черновик, и лежал этот листок заложенным в затрепанный бесхозный журнал. Я привез его с собой потому, что писавший его офицер по-военному точно и очень искренне выразил суть того, что составляет сегодня само содержание этой войны.

"…Когда впервые сталкиваешься с той реликтовой ненавистью, которая столетиями копилась здесь к России, то вдруг понимаешь, что уйти, все бросить — значит, сломаться, предать. Предать себя, предать Россию (хотя ей и не до нас).

Наше упорство, наша ненависть, наша боеспособность — это ответ на то, что мы здесь увидели.

Да плевать мне на нынешнюю жирующую, торгующую Россию! Ешьте, пейте, богатейте! Не вам служу.

Я со своими мужиками здесь увидел и понял такое, что вам и объяснять-то бессмысленно. Что для вас теперь слова "честь", "Родина", "Россия"? Есть враг. Есть ненавидящий нас народ, есть армия, воюющая против нас, а значит, есть мы. Батальоны и полки, которые будут драться здесь до конца. Потому что даже самый "зеленый” солдат, провоевавший здесь хотя бы два месяца, уже очень хорошо понимает: этих надо "валить". "Валить" здесь, сейчас и до конца. Иначе однажды "они" придут в Россию, чтобы "валить" нас, делать рабами, покорять. Так их воспитали, в это они верят! К этому они готовились.

Было бы тушенки побольше. Да форма хорошая, справная. А уж если и связь будет надежной, так и вообще жить можно..."

КАЖДЫЙ ОФИЦЕР, каждый солдат здесь, на Северном Кавказе, понял одну простую истину. Что за свободу, за Россию надо сражаться. Не мы начали эту войну. Не мы пришли в чужую страну с новой, фанатично-изуверской верой. К нам в дом после десятилетий мира и покоя ворвались средневековые фанатики и циничные операторы зла. Сегодня в самое сердце России направлен нескончаемый поток ненависти, вражды. И его не растворить договорами, не задобрить деньгами, не нейтрализовать уступками. Он пройдет, как нож сквозь масло, через эту землю, через еще сто земель и ворвется на просторы русских городов, чтобы уничтожить, покорить, поработить. Этот тысячелетний, томившийся веками где-то под спудом, абсолютный в своей ненависти к иноверцам, к иноземцам поток зла — родной брат тому, который столетия назад подымал дикие орды воинов и бросал их на русскую землю.

Поток ненависти, злобы, алчности, копившийся столетиями в бессилии, усмиренный воинами Дмитрия Донского, солдатами Суворова и Скобелева, теперь, почуяв слабость своего противника, готов метнуться вперед в реванше, сокрушая все на своем пути.

И только сила способна остановить этот бросок. Только всесокрушающая боевая уральская и кемеровская сталь сдерживает его, рвет, калечит, обездвиживает. И здесь, на войне, неожиданно ощущаешь великое имперское чувство того, что здесь, на этой земле, мы защищаем свои города, свои поля, свой дома и свои семьи.

Сегодня мы побеждаем. Мы давим бандитов, загоняем их в горы, уничтожаем и смешиваем с землей. И каждая очередная победа — это новый обруч, стягивающий, сращивающий русскую государственность. Сегодня на Северном Кавказе армия воюет не против чеченцев, не во имя возвеличивания Путина или за интересы "московской" группы. Нет. Сегодня армия сражается за единство и целостность Державы, за будущее России. И в этом великая мистическая миссия русской армии. Быть защитницей и собирательницей русских земель. Так было и будет всегда.