Бой за Волчьи ворота

В конце сентября 1999 года переброшенный из Нижнего Новгорода 84-й отдельный разведывательный батальон 3-й мотострелковой дивизии 22-й гвардейской армии в качестве передового отряда оперативной группы «Запад» перешел границу Чечни и начал боевые действия против бандформирований. Не одну сотню километров накрутили пешком разведчики за первые три месяца войны, добывая сведения о противнике, то и дело вступая с ним в стычки.

Казалось, победа близка

Батальон большей частью состоял из контрактников. Это были хорошо подготовленные бойцы, прошедшие большую школу жизни, мужчины 30—35 лет. За плечами у многих было по 5—7 «горячих точек». Они умели воевать и знали, за что воюют. Два с половиной месяца кампании у разведбата вообще не было потерь.

В середине ноября 1999-го мне довелось побывать у разведчиков. Это была короткая передышка перед новыми боями. В батальон привезли гуманитарную помощь из Нижнего Новгорода, приехали и артисты с концертом. Помню, как снимал на видеокамеру сильных парней с автоматами, весело месивших грязь под тогдашний шлягер «Крошка моя», как взрослые мужики в камуфляжах, обнявшись, пели «как упоительны в России вечера… ». Тогда даже не хотелось думать, что кому-то из них предстоит скоро погибнуть. Казалось, победа близка, еще несколько недель — и бандиты будут разгромлены: разве можно устоять перед такой лавиной войск, драться с такими сильными и отчаянными парнями?

«На заведомую смерть… »?

А через полтора года в газете «Московский комсомолец» будет написано: «… остатки батальона превратились в подобие людей, отравленных страхом и неверием».

Что случилось в батальоне после нашего отъезда? Что означают эти жуткие строчки подзаголовка статьи «разведбат послали на заведомую смерть»?

Весной 2000-го года, когда разведчиков вывели из Чечни в Нижний Новгород, приехал в батальон, чтобы показать ту видеозапись с концертом. Офицеры смотрели на экран и вздыхали, узнавая своих солдат. Многие из них к тому времени живы были только на этой видеопленке… Восемнадцать человек убитыми потерял 84-й разведбат во второй чеченской кампании, и самые тяжелые потери были 31-го декабря 99-го — 10 убитых и 41 раненый.

Тогда заместитель командира батальона по воспитательной работе майор Салех Агаев охотно предоставил боевые документы для подготовки статьи о разведчиках, рассказал, как они воевали после отъезда нижегородской делегации. Рассказал и о боях 31-го декабря, не скрывая потери. В разговоре с майором Агаевым не было и мысли, что люди могли погибнуть из-за того, что кто-то из наших генералов послал разведчиков на заведомую смерть, как об этом заявил «МК».

Приказ есть приказ

… В конце декабря 84-й разведбат вышел на подступы к Волчьим воротам. Так называется проход в Аргунское ущелье. Стратегически важный пункт, закрывающий вход в южные районы Чечни. Очень удобное место для длительной обороны. Крайне важно было точно определить, какими силами занимали здесь оборону бандформирования под командованием Хаттаба. Эта задача была поставлена именно 84-му отдельному разведывательному батальону.

Владимир Паков, полковник, кавалер трех орденов Мужества, и. о. командира батальона:

— Приказ занять господствующие высоты в районе Волчьих ворот я получил от генерала Вербицкого, в то время начальника штаба группировки «Запад». План операции разработал вместе с командиром группы бригады спецназа ГРУ подполковником Митрошкиным. Не надо было проводить эту операцию перед Новым годом, но приказ есть приказ… Всего должны были действовать три разведотряда в составе трех групп, каждый по трем направлениям, два моих и один — спецназовцев. Договорились о взаимодействии с артиллерией, авиацией. В каждой разведгруппе было по три артнаводчика. Действовали так: сначала идут спецназовцы, за ними мы, потом они нас обгоняют и — вперед. За нами должна была идти пехота, подошла — мы идем дальше, вперед.

Для развития успеха разведчиков неподалеку стояли танковый полк, не менее дивизиона самоходной артиллерии.
Рекогносцировка через дырочку

Как и положено, перед началом операции прошла рекогносцировка — знакомство с местностью, где предстояло действовать…

Александр Соловьев, майор, кавалер трех орденов Мужества, в те дни — старший лейтенант, врио командира роты разведбата:

— Нас, всех командиров разведгрупп спецназа и разведдесантной роты, посадили в ГАЗ-66 с тентом и под руководством Митрошкина повезли в поселок Дуба-Юрт для рекогносцировки на месте. Мы должны были действовать по левой стороне, занимать высоты, «чистить» их от бандитов.

Тогда я не понимал и сейчас задаюсь вопросом: если мы должны действовать в горах, зачем нас повезли на рекогносцировку непосредственно в поселок. Чтобы снизу посмотреть наверх и сориентировать? Нас было только офицеров 12—15 человек, с оружием, боеприпасами. Разведгруппы остались в просеке у подножья ущелья. Стали подъезжать к Дуба-Юрту. Машина остановилась. Нам приказали: не выходить из машины, проковырять дырочки, через них проводить рекогносцировку. Вышел Митрошкин, попросил у меня дополнительно боеприпасов к «Стечкину», я дал ему два магазина, и он сказал: «Смотрите внимательно, если увидите ракету — выручайте». Оставив нас у машины, Митрошкин ушел в Дуба-Юрт.

На рекогносцировке произошло одно странное событие.

Александр Соловьев:

— Когда подполковник Митрошкин вернулся из Дуба-Юрта, развернул карту перед подчиненным ему старшим лейтенантом — был он очень возбужденный — и говорит ему: «Здесь встретишь чеченских разведчиков». А я как раз подошел забрать обоймы от пистолета, которые давал Митрошкину. Стал слушать их разговор, но Митрошкин карту свернул: «Чего тебе?» — «Я давал обоймы… ».

— «А, да-да, забирай и иди». Было подозрительно, зачем Митрошкин ходил в Дуба-Юрт, и что это за чеченские разведчики, которых мы должны были встретить?..
«По коням! Вперед!»

Утром 29-го декабря операция началась…

Александр Соловьев:

— Я пошел к своим, построил группу, проинструктировал, отдал приказ. И тут подбегает Паков и кричит: «Ромашки»! К бою!» Подошли две БМП, на броне уже сидела группа спецназа, человек 12—13. Посадил свою группу на броню, и вперед. Стали подъезжать к хребту, десантировались с брони. По нам с высот сразу открыли огонь, причем, с нашей и соседней, попали под перекрестный огонь. А перед высотами оказались минные поля, наши инженеры ставили. Не знаю, почему нам про них не сказали. Растяжки заметил в последний момент. Но ничего, проскочили. С боями залезли в эту горку, и сразу пошли потери. Всем сразу сказали «Стоп».

Леонид Высоцкий, радист разведбата:

— Группа, в которой я был, в тот день обеспечивала прикрытие броней штурмующих высоту разведгрупп, поддерживала их огнем. Помню, что удивился большому количеству артиллерии (САУ и «Шилки»). Самоходная артиллерия открыла огонь по высоте, началась беготня. Кто-то сказал, что одна из групп спецназа наткнулась на превосходящие силы «духов». Помню, как Митрошкин командует: «Вперед!» Прошли расположение самоходок, подошли метров на двести к высоте, начинается стрельба. «Духи» стреляют в нас, мы — по лесу, кроме деревьев ничего не видно. Так постреляли, и, укрываясь броней, начали заходить в «зеленку». У «духов» выше на горе были окопы, они их заняли и стали нас ждать.

Становится темно, мы постепенно поднимаемся по склону, по рации слышим переговоры наших головных групп: «Вроде чисто. Стоп, вижу «духов»!» Вижу впереди, метрах в пятидесяти, с левой и с правой стороны огневые точки, слева «духи», потому что напропалую палят трассерами. Командир нашей группы старший лейтенант Тепляков ставит задачу: «Ждать запрос штурмующих групп, огонь по «духам» не открывать, чтобы не обнаружить себя». Саня Сорокин сидит, курит на броне, вдруг падает, орать начинает. Осмотрели — в ногу ранен. Снайпер сделал выстрел по огню сигареты. Хватаю его, кидаю на броню, и мчимся обратно к артиллерии. В тот момент первый раз осознал, что до двадцатилетия могу не дожить, и что романтика — слово, для войны не подходящее. Несемся со скоростью километров шестьдесят в час, Саня орет, кровища льется. Сдал его медикам и поехал обратно.

Александр Соловьев:

— Два отряда остались на месте, наш пошел вперед. Часов до трех ночи вели бой, нашли группу живых спецназовцев. У меня к этому времени были двое раненых, у спецназа — один погибший, трое раненых. Эти спецназовцы уже двое суток работали, должны были нас встретить, но сами попали в засаду, поэтому нам пришлось их вытаскивать. 29-го декабря, вечером я оттуда ушел, выполняя приказ Митрошкина, с тремя ранеными спецназовцами. Со мной было четверо разведчиков, мы вытащили этих раненых, меня встретила броня в кустах, стали грузить, в это время снайпер подстрелил еще одного бойца. С этими ранеными спецназовцами вернулся на базу, и тут вышли остатки моей группы, других и спецназа. Только всех ребят построил, прибегает Паков: «Саня, выручай Петю Захарова, он в хвосте, несет важный трофей, за ним идут много «духов». Я — на броню, взял 6 бойцов, забрал его, и мы вернулись в лагерь. Поспали часов пять — и в горы….

Леонид Высоцкий:

— Возвращаюсь, по рации дурные вести: у группы спецназа потери — майор и срочник-пулеметчик, у групп разведбата только раненые. Насколько я понял, наши группы уже выбили «духов» из их окопов, оставалось совсем немного, чтобы закрепиться, и вдруг Митрошкин командует: «Всем отступить!» Наши командиры групп говорили, что этого нельзя делать, ребят потеряли и духов из окопов уже выбили! Отойдем назад, они опять в свои окопы залезут, и мы опять людей при штурме потеряем! Но Митрошкин никого не послушал, отдал приказ высоту оставить. Погрузили раненых и убитых и оставили зачищенную высоту. Никогда не забуду погибшего пулеметчика из спецназа. Когда его грузили, он был в одном тельнике. Как погиб — не знаю, но, думаю, был героем. Скоро поступил приказ приготовиться к повторному взятию высоты, и тут все запротестовали: «Какого черта, мы ее уже брали и оставили… ». Началась ссора: кто будет повторно брать высоту? Спецназ стал показывать пальцем на нас: «Это задача разведбата». Мы — на спецназ. Стояли, ругались, пока кто-то из офицеров не успокоил.

Всю ночь просидели у радиостанции, слушали, как другие группы работают в горах. Нам был назначен новый командир, лейтенант Миронов. Судя по переговорам наших групп, работающих в горах, в районе Дуба-Юрт концентрировалось большое количество боевиков.
Засада

Операция шла весь день 30-го и ночь на 31-е декабря, разведчики и спецназовцы работали на высотах и на подступах к Волчьим воротам, выполняя поставленные задачи.

Владимир Паков:

— В 6 утра 31-го получили сообщение от группы спецназа: «Высоту заняли, задачу выполнили, ведем бой». Но, как потом оказалось, группа на эту высоту и не вышла. Почему командир группы спецназа Тарасов ввел нас в заблуждение — загадка. Отправил туда резерв — разведроту лейтенанта Миронова на четырех БМП, она прошла Дуба-Юрт и попала в засаду.

Александр Соловьев:

— Я слышал по радио крики: «Меня подбили, спасите! Помогите!». У меня волосы дыбом вставали от криков в эфире. Наших жгли с двух сторон, в том числе и с той высоты, где должны были быть наши.

Леонид Высоцкий:

— Вдруг я услышал кричащий голос по рации: «Мы под обстрелом, машина подбита, механик убит». Я сразу понял, что это кто-то из наших, но кто конкретно, еще не знал. Об услышанном по рации доложил лейтенанту Миронову.

Комбат Владимир Паков понимал, что для спасения жизней попавших в засаду боевых товарищей дорога каждая минута, что своими силами батальон не сможет их выручить. Нужна была серьезная огневая поддержка…

Владимир Паков:

— Я был в это время на КП танкового полка. Когда узнал, что наши попали в засаду, поднял и отправил всех оставшихся в батальоне на выручку, сразу же пошел к командиру 160-го танкового полка полковнику Буданову: «Выручай!» — «Приказывать я не буду, но офицеры пойдут». Дал два танка с офицерскими экипажами, и они тут же пошли на выручку попавшим в засаду разведчикам. Стоял туман, танки не могли стрелять прицельно, было опасение попасть по своим.

Почему тогда полковник Буданов так сказал: «Приказывать я не буду… » Если бы танки сожгли, пришлось бы отвечать Буданову. Он не хотел рисковать техникой без приказа сверху, а на получение его ушло бы драгоценное время. Но добровольцев на выручку разведчиков Буданов послал, и в этом его заслуга.

Александр Соловьев:

— Попавшая в засаду рота без помощи танков сама бы выйти из огня не смогла. Танки тогда, помогая нашим разведчикам, расстреляли весь боекомплект по 50 снарядов и тысяче патронов. Они вышли из боя пустые. Когда у этих двух танков кончились боеприпасы, они просто поворачивали стволы в сторону бандитов, пугали, и те бежали!

У «МК» на это своя точка зрения: «Разведрота уничтожалась при молчаливом согласии артиллерии и заглохших от приказов генерала Вербицкого танков».

На выручку попавшим в засаду разведчикам подполковником Паковым были брошены все, кто в это время оставался в расположении батальона. В тылу остался лишь зам. комбата по воспитательной работе майор Салех Агаев.

Алексей Трофимов, старший прапорщик, старшина десантно-штурмовой роты, кавалер ордена Мужества:

— Поступил приказ: «Всем, кто есть, подниматься и идти — на выручку наших, попавших в засаду». В нашей группе, которую возглавил подполковник Куклев, начальник разведки дивизии, было 19 человек — связисты, ремонтники, повара. Группа села на одну БМП. Была еще одна группа, которой командовал прапорщик Иван Кузнецов. Задачу нам ставил майор Паков: собрать раненых и убитых. Патронов у нас было очень мало: всего по магазину, все боеприпасы отдали в группы, которые ушли на задание в горы. Шли группой из трех БМП, моя — в центре. С дороги нас заметили боевики, начали по нам стрелять. Увидел первого нашего, раненого, «чехи» по нему лупят. Прикрыли раненого броней, взяли его на борт БМП. За несколько минут собрали в машину человек восемь раненых. Видел, как от Дуба-Юрта подошли два наших танка, но свернули и — назад. Парни принесли мне патроны с подбитого БТР. На БМП сел за наводчика, но пулемет заклинило. Стоял в башне по пояс, отстреливался из автомата, слышал, как боевики кричали: «Русские в кольце, им хана», видел, как обходят нас слева по склону. Над нами завис вертолет. Видел, как сложился в селе дом, наверное, от ракеты из вертолета. На поле и улицах села взяли еще 10—12 человек раненых, затолкали их в «бэху»…

Леонид Высоцкий:

— Как только встретили Пакова, получили приказ войти в Дуба-Юрт и постараться вытянуть группу, попавшую в засаду. До места, где наши попали в засаду, было около трех километров. Когда добежали, то увидели дым горящих БМП. Входили в село, спешившись, за броней. Помню, что пока пробегали поселок, чуть не сдох от тяжести моего рюкзака: перед боем набил его под завязку боеприпасами, да еще на мне разгрузка, автомат, «Муха» и рация. «Духи» нас увидели и открыли огонь из автоматического оружия. Наша бронемашина вырулила из-за дома и, выехав на дорогу, начала кормить «духов» свинцом. Миша Григорьев, мой друг, так достал «духов», что они на него настоящую охоту тогда открыли. Механик-водитель как-то успевал маневрировать, и гранаты РПГ не попадали, а некоторые вскользь броню цепляли и не взрывались. Огонь был очень интенсивным, я связался с Паковым и попросил его о поддержке артиллерией. Паков дал ответ, что нас видит и ориентируется. Через несколько минут начался натуральный дурдом, открыли огонь «Шилки», причем по противоположной высоте, которая вообще справа от дороги была. Снаряды «Шилок» начали рваться у нас над головами, не долетая до высоты, по которой били. Я опять связался с Паковым и сказал, что не туда воюют. «Шилки» огонь прекратили, и больше артиллерия в тот день по селу не работала, хотя мы об этом постоянно просили. Потом узнал, что артиллерии работать почему-то запретили.

Начали прорываться к нашим вдоль дороги, выбежали из-за стены, нырнули в водосточный ров. «Духи» начали злиться, за две минуты троих наших ранили. Канава, в которой мы оказались, была разделена мостом, служившим въездом во двор дома, за которым мы прятались. Слышу, как командир группы Миронов зовет радиста, а мы разделены этим мостом, и под ним не проползти, он цельный, из бетона. Я прекрасно понимаю, что «духи» ждут, пока кто-нибудь из нас на мост вылезет… Ползу по этой траншее, весь в грязи, на плечах рюкзак неподъемный, над головой пули свистят, как в фильмах про войну. Мы пытались по высоте из той траншеи огрызаться своими стволами, но гады так прижали, что и не прицелишься толком. Отдал свой рюкзак контрактнику, который со мной рядом был, рацию в одну руку взял, автомат в другую, как пуля вылетел из траншеи на мост, бегу. Слышу, как по мне лупят из пулемета. Пока я бежал, весь забор пулями в сопли измолотили. Прыгнул к нашим в продолжение траншеи, подполз к Миронову, он улыбнулся: «Ну ты даешь, это по тебе так лупили», я только «да» смог сказать. Миронов сообщил Пакову, что возможности прорваться одной группой нет, поскольку огонь очень плотный. Стало понятно, что без подкрепления не то что своих вытащить — сами пропадем. Паков приказал прикрыться броней и отойти за дом до подхода подкрепления.

Минут через десять Паков передал, что направил подкрепление, скоро подойдет. Ждем, у нас танк Т-64, а по правую сторону прямо боком к «духам» наши тыловики и остатки разведдесантной роты. Точно не помню, сколько там человек было, 35—50. Мы нашим показали, что на другую сторону надо перейти, и вовремя. Сил становится больше, тут же подошла еще одна бронемашина моего взвода. Танк и две бронемашины начали вести огонь по укреплениям боевиков, «духи» отвлеклись от нас, появилась возможность применять огнеметы «Шмель». Миронов и наш батальонный офицер химзащиты выскочили из-за угла нашего дома и одновременно выпустили по «духам» по два «Шмеля», и так раз 5—6. После такого обстрела «духи» потеряли инициативу, мы воспользовались моментом и под прикрытием брони прорвались к нашим.

Бой перерос в бойню, мясорубку, все напоминало сцену из фильма «Спасти рядового Райана». Как только добрались до наших раненых и убитых, потери начали расти: пока одного тянешь на броню, другой падает. В момент отхода подлетели две штурмовые вертушки МИ-24, «духи» по ним открыли огонь, вертолеты влупили по соседнему с нами дому птурами и улетели, а нас чуть кирпичами не перебило. В этот момент Паковым было принято единственно правильное решение: отойти всем, кто сможет. Только благодаря этому и я жив остался.

То, что майор Паков взял в той ситуации ответственность на себя и отдал приказ об отходе, многим разведчикам спасло жизнь.

Группы, посланные Паковым на помощь, сумели собрать и вывезти раненых, в общей сложности 41 человека. Забрали с поля боя и убитых, но не всех, шестерых. Четверых убитых сразу не нашли, через несколько дней их обменяли на убитых боевиков.
Следствие

После этой операции батальон отвели в Чири-Юрт на доукомлектование. А через несколько дней в батальон нагрянули следователи военной прокуратуры разбираться, почему в этой операции были такие большие потери. Допрашивали по очереди всех офицеров батальона.

Владимир Паков:

— Меня вызывали на беседу к следователю 11 раз…

Александр Соловьев:

— Мне следователь, матом ругаясь: «Ты какого… пошел в горы, пацанов положили!» — «Мне приказали!» — «Никаких официальных приказов нет!». В группировке накануне Нового года вообще официально, по бумагам, не планировалось никаких разведывательных операций, в том числе и 31 декабря. Чтобы установить виновных за потери и завели уголовное дело. И скоро следствие дошло до абсурда: получается, будто я своих людей сам, без приказа, повел на эти высоты. Следователь обвинял меня, почему я повел в бой людей. А как я мог не повести, это же — невыполнение приказа, хотя и устного. Восемь часов шла эта «беседа» со следователем. Спрашивает: «За что у вас орден Мужества?». Отвечаю: участвовал в таких-то и таких операциях. Он открывает официальный документ, спрашивает: «Извините, сколько раз вы участвовали в боевых операциях?». У меня к тому времени было больше 40 боевых выходов на задание. Полистав бумажки, говорит: «По документам, вы один раз ходили в засаду, второй — сопровождали колонну с водой». И это, по бумагам все, за полгода войны. — «Ты что полгода в Чечне делал?» А мы все время шли впереди группировки. Все остальные мои боевые выходы в бумагах даже не были учтены.

Следствие закончилось ничем. Никто за эту операцию и гибель разведчиков наказан не был. Виноватых не нашли.

А вскоре информация об этой операции стала известна прессе. Газета «МК» начала собственное расследование, итогом которого и стал вывод, вытекающий из публикации Валентины Остроушко: батальон предали и продали свои.
«В совпадения не верю… »

Вопрос майору Соловьеву:

— Как по-вашему, подзаголовок «разведбат послали на заведомую смерть» из статьи в «МК» соответствует действительности или это выдумка журналиста?

— Я в совпадения уже давно не верю. Много раз попадал в такие ситуации, когда куда-то приходишь, а там тебя уже ждут враги. Не бывает совпадений на войне.

— Кто-нибудь мог тогда предать батальон?

— Насколько я знаю, в штабе группировки тогда искали человека, сливающего информацию противнику. Но это неофициальная информация, слухи.

— Автор статьи в «МК» грешит на генерала Вербицкого и подполковника Митрошкина.

— Митрошкин — нелогично. Я был с ним в одном бою, в том же Дуба-Юрте. В то, что он предатель, я не верю.

— Можно предположить, что эту нашу разведгруппу кто-то специально послал в засаду?

— Кто ее вызвал, не знаю. Рота подошла, я сам слышал на чистом русском языке, по позывным Митрошкина. Я не хочу идентифицировать голос — он, не он — это могла быть радиоигра чеченцев с нами. Мы же работали в открытой сети. Я лично слушал эфир и слышал, как Митрошкин доложил «сотому», он ответил: «Ждите решения». То ли это «духи» вышли на нашу частоту, то ли это сам Митрошкин вступил с ними в связь, короче — пришло распоряжение: «Идите вслепую!». Но как «вслепую?» В результате этого приказа они и попали в засаду.
«Кошки-мышки» в эфире

И все же: была ли засада бандитов организована только ими или с помощью кого-то из своих? Ответ на этот вопрос имеет принципиальное значение: речь идет о чести многих людей. 30 декабря во время операции произошел случай, который должен был заставить ответственных за ее проведение по меньшей мере крепко задуматься. Но этому случаю не придали значения из-за усталости, или обыкновенной безалаберности, которой хватает на войне.

Александр Соловьев:

— 30-го пошли днем, без рекогносцировки. Спросил Митрошкина: «Как с частотами?» — «Работаем на тех же частотах». Хотя ночью «духи» на нашей частоте «играли» с нами. Например, у спецназа был позывной — «седьмой». Митрошкин кричит: «Седьмой», ты где?» — «Я впереди тебя!». — «Дай ракету!». И он дает ракету. А мы уже в обороне, окапываемся. Митрошкин передает ему в эфир: «Выходи на меня!», — «Выхожу на тебя, не стреляй!». И тут выходит в эфир «сотый», это позывной командования, и кто-то из офицеров спецназа истошно орет: «Седьмой» у нас, «седьмой» у нас на базе!» Получается два «седьмых»! А эти уже хрустят ветками! Митрошкин командует «Огонь!», наши начали стрелять куда попало. В ответ в эфире: «Ты что по своим бьешь!». Мы все в панике: по своим бьем! Кому верить? Такой был хаос. Тут опять выходят на связь: «Не верьте, это «духи» работают на нашей частоте!» И на следующий день опять работать на частоте, на которой «духи» уже играли с нами! Я ничего понять не мог. Это глупость или предательство? Или глупость на грани предательства?

Из этого эпизода следует, что бандиты, скорей всего, просто отсканировали наши радиочастоты, в нужное им время ловко взяли управление операцией спецназа ГРУ и разведбата на себя, вышли в эфир под видом командира группы спецназовцев ГРУ и направили разведчиков в заранее подготовленную засаду.

Тогда вывод автора статьи в «МК», что генерал Вербицкий прямо и сознательно подставил разведчиков, безоснователен. А вот то, что разведчики в этой операции действовали без письменного приказа — явное нарушение Устава, и никакие ссылки на якобы секретность операции здесь неуместны. «Один из руководителей той провальной операции — подполковник Митрошкин, — вернувшись в Рязанскую область, однажды пытался пустить в ход фальшивые доллары, — написала Валентина Остроушко в «МК».

— Российский подполковник — слишком мелкая сошка, чтобы расплачиваться с ним настоящими баксами». Между тем, доказательств, что Митрошкин получил от бандитов доллары, у следствия нет. А фальшивые доллары он мог и просто найти в Чечне, как трофей.

Тогда получается, надо признать, что в этой операции бандиты переиграли наше командование, разведчиков и спецназовцев с помощью умелого пользования радиотехникой… В этом, скорей всего, и есть корень трагедии в Волчьих воротах.
Так учиться нельзя

Раненных разведчиков отправили в госпиталь, «двухсотых» в цинковых гробах — матерям. Оставшиеся в живых, потрясенные случившимся, мучительно думали: «Кто виноват, что ребята погибли?».

Владимир Паков:

— Не верю, что батальон нарочно подставили. Генерала Вербицкого хорошо знаю, еще по службе в Германии, с 1993 года, он не мог этого сделать! Знаю и Митрошкина, с 1996 года, тоже не верю, что мог подставить.

Алексей Трофимов:

— После этого боя многие в батальоне подавали рапорта на увольнение, мотивируя тем, что разведчиков в той операции неправильно использовали. Люди были деморализованы этой, как тогда говорили, подставой. Думаю, что как боевая единица батальон был утрачен, хотя никто тогда сразу не уехал домой.

Владимир Паков:

— Считаю, что поставленную тогда задачу батальон выполнил. Силы боевиков были установлены, они составляли до 200 человек. Разведчики установили расположение огневых точек, вооружения, что потом помогло в боях за Волчьи ворота. В этой операции бандиты потеряли до 80 человек убитыми. Наши потери тоже надо признать как серьезные.

Леонид Высоцкий:

— А мы, оставшиеся срочники, продолжали воевать и выполнять боевые задачи. После Дуба-Юрта пополненный батальон работал гораздо умнее и эффективнее, у солдат появился боевой опыт, хотя считаю, что так учиться воевать, как в Волчьих воротах — нельзя!

… Владимир Паков вскоре после Нового года был ранен. Александр Соловьев был тяжело ранен в феврале 2000 года. Полтора года в госпитале. Полгода был глухой и слепой, год не мог ходить. После множества операций жить учился фактически заново.

Вскоре в одном из поисков разведчики захватили трофей: видеокассету с записью отчета об операции Хаттаба в Волчьих воротах. Невыносимо тяжело было видеть, как «воины ислама» разглядывали мертвых русских разведчиков, ногами сталкивали трупы в овраг…