«…Живыми не возвращайтесь!» (Повествование войны в Афганистане)

«КАЖДЫЙ МНИТ СЕБЯ СТРАТЕГОМ»…

Сейчас можно прочитать немало публикаций, например, о вводе советских войск в Афганистан, о захвате и блокировании различный объектов личным составом 103-й гвардейской воздушно-десантной дивизии. В те дни и мне довелось служить в этом прославленном соединении. Сохранились журналистские блокноты. Я тоже многое писал со слов после выполнения боевых задач нашими десантниками. Потому что быть свидетелем всех событий одному человеку просто невозможно. Наш «эшелон» приземлялся на аэродром Баграм. Там все поставленные задачи были выполнены быстро и блестяще. Уничтожена батарея, оказавшая сопротивление, разоружены были летчики – ценные специалисты для будущей «новой» афганской армии… Поэтому в Кабул, в штаб дивизии, я прибыл уже глубокой ночью вместе с зенитным дивизионом, которым командовал в то время гвардии подполковник Владимир Савицкий…

А на следующий день я беседовал с солдатами, прапорщиками и офицерами, еще не «остывшими» после всего пережитого. Они просто, точно и бесхитростно рассказывали о своем первом настоящем боевом крещении. Поэтому я больше верю им. Конечно, они знали только то, что касалось лично их и их подразделений. Это сейчас, спустя 34 года, добросовестные и не очень «летописцы» оперируют ссылками на самые высокие инстанции, на многочисленные публикации и прочее. Но я не ставлю перед собой задачу – в «мировом масштабе» рассказать о тех событиях. Цель публикации – показать мужество и отвагу отдельного солдата, отдельного сержанта, отдельного прапорщика, отдельного офицера… Каждый из них был на своем месте. И каждый внес свой личный вклад в достижение успеха своего подразделения, своего полка, своей дивизии.

Я периодически общаюсь со своими сослуживцами. Среди них – два родных брата – генерал-майор запаса Станислав Лаговский и полковник запаса Павел Лаговский. За участие в боевой операции по захвату генерального штаба афганской армии 27 декабря 1979 года и другие заслуги оба эти офицера были удостоены ордена Красного Знамени. В то время Павел, младший из братьев, был лейтенантом, а Станислав – старшим лейтенантом.

– Павел, – спрашиваю на днях у полковника запаса Лаговского, – вот просматривал публикации о захвате генерального штаба, пишут по-разному. Кстати, и тебя упоминают с братом.

– Александр, пойми, я ведь тогда был молодым лейтенантом. Что я видел? Сказали – «делай это», я и делал. Поэтому что-то видел сам, но что-то и не успел заметить, обстановка там ведь была очень напряженная… Да и с годами что-то забывается.

– Павел, вот один автор пишет и даже не знает, что в то время командир нашей дивизии был генерал-майором. А он его называет полковником.

– Он не знает главного. Нельзя оскорблять память умершего героя. Генерал-майор Иван Федорович Рябченко скончался 19 сентября 1997 года – 16 лет назад! Он похоронен на Серафимовском кладбище Санкт-Петербурга. «Летописец», видно, создавал свое «творение» не так давно, коль говорит о том, что наш командир «спустя три десятилетия и эпизод такой не вспомнит – отшибло что-то у него в памяти»… А наш комдив не дожил и до 18-й годовщины со дня ввода войск в Афганистан… Кстати, за выполнение этой операции он был награжден орденом Ленина. Увы, Иван Федорович Рябченко уже ничего и никогда не вспомнит… Добросовестный автор, претендующий на «истину в последней инстанции», хотя бы «пробил» в Интернете фамилию, так ведь указано и точное звание – генерал-майор, и годы жизни. А так вот оскорбить покойного по своему невежеству – труда большого не стоит…

– Я, Павел, заметил еще одну особенность. Этот автор лично не беседовал с упомянутыми в тексте офицерами. Например, рассказ в то время гвардии старшего лейтенанта Александра Козюкова я записал всего лет 10 назад. Так вот, читая аргументы автора, нахожу знакомые «мотивы» – для профессионала это не трудно. Значит, собирал человек «с миру по нитке»… Это, конечно, не возбраняется, зачастую даже приветствуется, но не всегда такое вот «личное осмысление» имеет право на жизнь… В нескольких местах своего произведения он использовал мои факты, которые я намерен потом привести ниже, правда, малость их иронично раскрасил. Спустя тридцать лет он лучше всех знает, что и как. Лучше, чем сами участники «переворота», чьи документальные свидетельства я записывал на следующий день после операции…

– Хорошо, расскажу тебе, как я тогда видел эти события. Если что подзабыл, скрывать от тебя не буду. Я же, повторяю, был тогда всего лишь молодым лейтенантом… Какие-то мелочи могу не в той последовательности рассказать, но главное помню прекрасно. А это «главное» – оно в душе и в сердце на всю жизнь… Главное в том, что мы свою задачу выполнили. Ну, представь, из мирного времени – и сразу в такую переделку…

НА ЧУЖОЙ ЗЕМЛЕ

– Ты же помнишь, – начинает свой рассказ Павел Лаговский, – в июле 1979 года я окончил Ленинградское высшее военно-топографическое командное училище. По распределению попал в ВДВ. Службу начинал в одной из частей в Витебске. А в ноябре меня перевели в штаб. На должность начальника топографической службы.

– А я с тобой познакомился в начале декабря, – вспоминаю с улыбкой. – Мы толкались на аэродроме в ожидании взлета. Было очень холодно. Мороз, ветер гонит поземку по аэродрому, вот все и прятались в тепло. Кажется, это было числа 14 декабря. Я зашел в какое-то барачное задние на аэродроме Северный в Витебске и стал свидетелем твоего разговора с кем-то из молодых офицеров. Мне тогда очень не понравилась твоя фраза: «А я бы поступил в любое военное училище только лишь потому, что оно находится в Ленинграде». С этими словами ты спрыгнул с верхнего яруса кровати, и тут я не мог не оценить твое крепкое телосложение, твою спортивную фигуру.

– Кто это такой «борзый» лейтенант? – спросил я у находившихся поблизости офицеров.

– Да Пашка Лаговский. Брат нашего начфиза дивизии. Новый топограф в штабе. Тоже мастер спорта, каратист…

– Да… – изумленно протянул я. – Старшего знаю, в одном доме живем, ну, а этот, видно, как говорят – «молодой да ранний»…

– Не знал я тогда, Паша, что через две недели вам с братом предстоит такое, что никому не позавидуешь…

– Да-да, помню тот случай, – улыбается Павел. – А ты тогда сказал, что поехал бы поступать в училище и на Сахалин, и на Камчатку, лишь бы там была военная журналистика…

– В тот день вы улетели в Балхаш, а нас оставили в Витебске.

– Именно так и было. Не буду рассказывать, как потом в Балхаше проводились с нами показные занятия, как сидели в ожидании. Короче, в Кабуле мы приземлились с командиром дивизии 25 декабря.

– Павел, прости, что перебиваю. Вот прочитай воспоминания летчика, который участвовал в переброске нашей дивизии, и фрагмент рассказа нашего начальника связи дивизии, увы, ныне уже покойного. Давай вспомним, как летели, как приземлялись в Кабуле. Вот, что пишет заместитель командира 339-го втап по летной подготовке подполковник Александр Иванов:

«25 декабря в 22 часа поступила команда на взлет. Перелет в Кабул и Баграм полк осуществлял по воздушным трассам на 5-минутном интервале. За нами следовали экипажи 334-го и 110-го полков. До Кабула время полета чуть больше трех часов. Ночь, внизу десятибалльная облачность и горы. Полет над горной местностью требовал высокой точности самолетовождения. Приступая к снижению, экипаж должен быть стопроцентно уверен в своем местонахождении. В противном случае дальнейший полет становился опасным из-за возможности столкновения с горными вершинами. Посадку произвел в сложных метеоусловиях. После выгрузки десанта все экипажи вылетали на аэродромы, определенные для дозаправки, и далее следовали домой. В Витебск я прилетел 26 декабря. Наш полк поставленную задачу выполнил без потерь. К сожалению, так было не у всех…»

А вот рассказ гвардии подполковника Евгения Иосифовича Горового – начальника связи нашей 103-й гвардейской ВДД:

«Команда на вылет в Кабул поступила 25 декабря. Последовательность посадки самолетов ВТА на аэродромы Афганистана была определена в соответствии с замыслом ввода в страну частей и подразделений ВДВ, а время взлета – удалением ИРД от заданного аэродрома посадки.

Первой в Кабул взлетела пара самолетов Ил-76 командира 339-го втап подполковника Ивана Капаева и его заместителя Ардалиона Павлова. На самолете подполковника Капаева находились заместитель командующего ВДВ генерал-лейтенант В. Костылев и группа офицеров штаба 103-й гвардейской ВДД во главе с командиром дивизии генерал-майором Иваном Рябченко, в составе которой были начальник оперативного отдела полковник Рауф Байкеев, начальник особого отдела подполковник Анатолий Буйнов, начальник политотдела полковник Станислав Тимошенко, заместитель командира по технике и вооружению полковник Владимир Харченко, начальник медицинской службы подполковник Вячеслав Хамаганов и другие офицеры.

Помимо людей на борту находились средства связи дивизии. Во второй самолет были загружены две командно-штабные машины. Однако выполнить поставленную задачу в заданное время группе не удалось. При подлете к Кабулу командир корабля проинформировал нас о том, что в связи с ухудшением метеоусловий в Кабуле (высота нижнего края облачности ниже 100 метров, видимость менее 1000 метров, на посадочном курсе заряды снега) руководитель группы полетов дал команду паре следовать на аэродром вылета.

По прилете в Балхаш наша группа попыталась пересесть на самолеты, замыкающие боевой порядок, однако по разным причинам вылететь нам не удалось. Повторный перелет осуществили на том же самолете подполковника Капаева. Сели в Кабуле в 3 часа ночи. Вышли из самолета: ветер, снег, низкие черные давящие облака. Лишь на севере алеет зарево. Доложил о своем прибытии заместителю начальника связи ВДВ полковнику Федотову. Проинформировав о сложившейся обстановке, он пояснил, что это догорает разбившийся в горах Ил-76…»

– Кстати, Павел, в этом самолете летел мой товарищ – гвардии старший лейтенант Михаил Пугачев… Что-то стал и я забывать – забывать детали, но не главное. Помнится, у Миши в семье какая-то была необычная ситуация. Кажется, у него умерла первая жена, оставив ребенка. Миша женился второй раз. И в семье ждали второго ребенка. Не знаю, могу и перепутать, кажется, его супруга «удочерила» или «усыновила» дитя от первого брака. И вот – трагедия… Второй ребенок родился без отца…

Да что говорить о таких ситуациях – гвардии старший лейтенант Александр Александрович Вовк – старший инструктор политического отдела по культурно – массовой работе, наш лучший друг с твоим братом Станиславом. Мой сосед по подъезду, вместе все праздники отмечали семьями, дружили, как родные… Он ведь погиб позже – в день мятежа в Кабуле – утром 22 февраля 1980 года. А Саша только что вернулся из Витебска, привез нам посылки… Вернулся радостным, добрым, светлым – забирал из роддома в Витебске второго сынишку – Русланчика. Кстати, среди жен наших офицеров, поехавших за новорожденным, была и моя супруга. «Все у вас в семьях хорошо, дети в порядке, вот жены посылки передали», – радовал нас прилетевший из Витебска Саша. А через пять дней он погиб – был расстрелян по пути из крепости Балахисар на аэродром в упор из пулемета. У стадиона, рядом с мечетью. Старший сынишка Саши, тоже Александр Александрович Вовк, потом, спустя годы, поступил в Киевское суворовское военное училище, окончил его и стал офицером… Приезжали ко мне они… И в Москву, и во Львов… Ездил я со своей семьей и на могилу Саши в Кременчуг… На Краснознаменское кладбище… Был я тогда уже капитаном. Пришли на кладбище. И сынишка Руслан, который никогда не видел своего отца, так закричал «Папа!», что у меня просто сердце остановилось. А потом старший ребенок, Саша, чуть позже спросил у меня:

– Дядя, а вы женатый?

– Да, Сашок, – отвечаю. Вот моя жена, тетя Лида, вот дочка Оля.

– Что – уже спросил? – обернулась Вера Вовк.

– Что спросил?

– Женатый ты или нет…

– Да, – говорю, – спросил, а в чем дело?

Вера пропустила вперед детей, отстала со мной на несколько шагов и стала тихо рассказывать:

– Как-то на свадьбе Саше понравился цыган. Он так пел, танцевал, ребенок в него просто влюбился. Да и самому цыгану очень понравился Сашок. Знаешь, детские восхищенные глазенки…

– Мама, я буду с ним вместе, пусть он живет с нами, мама, я буду спать с ним, – сказал малыш. – Пусть он будет моим папой…

И Вера нашла только один аргумент:

– Саша, но ведь дядя женатый, у него семья…

И после этого Сашок у всех понравившихся ему мужчин всегда спрашивал: «Дядя, а вы женатый?» Ребенок искал себе папу…

– Знаешь, Паша, если честно признаться, за тридцать четыре года, прошедшие со дня начала афганской «эпопеи», я не прочитал ни одной книги и ни одной статьи, рассказывающих о событиях той поры. Конечно, просматривал многие публикации, листал различные издания, по долгу своей журналистской профессии обрабатывал материалы. Но при этом мне всегда казалось, что делаю это не я, а кто-то другой. Скажу проще – мой двойник. Именно он, а не я преподавал потом четыре года журналистику в Львовском ВВПУ курсантам Хаятулле, Рахулле, Азизу, майору Дур Мухаммаду, подполковнику Мухаммаду Захиру и другим афганским военнослужащим.

– Почему, спросишь, не я, а мой двойник? Отвечу. Мое второе «я» до сих пор осталось там. Потому что именно через призму той войны вот уже 34 года воспринимаю все происходящее. Я ненавижу Афганистан, погубивший моих лучших друзей, отнявший у меня два года молодости, принесший много страданий моим родным и близким, чуть не убивший моего тогда еще не родившегося сына.

Мой «благополучный» двойник, не воевавший в ДРА, как и все, когда-то даже сожалел по убитому талибами Ахмад-шаху Масуду, который последние годы считал Россию больше своим другом, чем врагом. Я с пониманием и даже симпатией относился к своим афганским курсантам и слушателям в период преподавательской работы в военном вузе. Как и все в стране, мой двойник также считал талибов врагами…

Но в то же время нет-нет, да и заговорит во мне совершенно другой голос. «А чего ты расстраиваешься-то, – жестко одергивает второй «двойник», – разве не этот Масуд убивал твоих друзей? А кто расстрелял во время мятежа в Кабуле старшего лейтенанта Сашу Вовка?

Кто сразил под Джелалабадом двадцать девятого февраля восьмидесятого гвардии прапорщика Толю Маврина? И у него, между прочим, тоже были дети. Две девочки-погодки. Младшая родилась как раз перед рейдом. Толе командир пообещал, что отпустит его после возвращения из операции слетать бортом Ил-76 на несколько дней в Витебск. Маврин отстреливался в окружении из пулемета до последнего. Это же, Паша, было именно в той операции, в завершении которой тебе потом довелось участвовать… Помнишь Толю Маврина?.. Секретарь комитета ВЛКСМ 3-го парашютно-десантного батальона 317-го ПДП? Такой добрый, даже, можно сказать, – мягкий. А каким оказался в своем последнем бою… Осколком ему отсекло пальцы на руке, потом – ранение в плечо. Превозмогая боль, прапорщик продолжал вести огонь. И лишь попавшая в затылок пуля заставила замолчать пулемет. Впрочем, у Маврина уже и не оставалось патронов.

Так кто стрелял в них? Может быть, те же Хаятулла или Дур Мухаммад, с которыми потом во Львове довелось работать не один год?..

А талибы? Их ведь тогда и в помине не было. А эти, нынешние, «правильные» моджахеды, были. И называли мы их тогда «душманами, духами…»

– Так что, Паша, говорить можно долго… Входили мы в Афган не одни, мы с этими событиями связали свое прошлое, настоящее и будущее… Не так просто все это было, как теперь рассуждают всякие «летописцы»… Афган ударил по нашим судьбам, по нашим семьям… Ударил так, что мало не покажется…

– Да, Саша, такое не забывается. Летели ведь в полную неизвестность.

– Павел, я иногда задумываюсь: а что было бы, если бы вдруг афганцы проявили большую настороженность, боеготовность и боеспособность? Не могло ли случиться так, что от нашей дивизии не осталось бы ничего? Во всяком случае – от какой-то ее части. Ведь приземлялись эшелонами. И если бы начали нас громить на аэродромах посадки в Кабуле и Баграме, то других наверняка завернули бы в Союз. Могло быть такое? Чисто гипотетически?

– Все могло быть, сам знаешь…

– Вот именно, мы уже успели получить в Афганистане боевое крещение, у нас уже – первые погибшие, а в Витебске нашим женам по-прежнему говорили: «За них не волнуйтесь. Они на учениях. Там тепло, фрукты, в общем, рай…» А к тому времени и в самом деле кто-то уже «попал в рай» – вот и повезли «грузы-200». А ведь при такой большой стране все можно было бы и скрыть. Туда гроб – сюда гроб… «Широка, страна моя родная»…

– Да, Саша, еще раз повторю, тогда мы не думали об этом. Молодыми были, бесшабашными. Это теперь начинаешь думать – а вдруг что-то пошло бы не так? Вернусь к своему рассказу. Почему меня взяли к командиру дивизии в качестве личной охраны? – Все просто. Должность моя начальника топографической службы на время войны упразднялась, и я становился порученцем начальника штаба. Так что при командире дивизии я оказался не только благодаря своим спортивным заслугам, но и в связи со сложившимися обстоятельствами… Теперь, конечно, домысливают многое… А тогда все было просто…

– Ладно, вспомню тот памятный всем нам день – 27 декабря 1979 года. Штаба дивизии как такового еще не было в обычном понимании этого слова. Стояли на аэродроме в Кабуле две большие палатки. В одной шла вся штабная работа, в другой – находились мы, офицеры. Набилось нас туда… Яблоку упасть было негде. Ждем команды. Все напряжены: что-то будет, а что и когда – неизвестно. Чужая страна, чужое пасмурное небо, чужие заснеженные вершины гор, в одну из которых, как мы уже вспомнили, накануне врезался один из наших Ил-76-ых… У нас в Белоруссии уже морозы под тридцать и сугробы снега, а здесь все словно застыло в сером ноябре…

«ОТВЕТИТЕ СОБСТВЕННЫМИ ГОЛОВАМИ…»

Нас вызывают после обеда – меня и брата Станислава – к командиру дивизии гвардии генерал-майору Ивану Федоровичу Рябченко. Он дает распоряжение взять оружие и приготовиться к выезду. Документы сдать, тельняшки снять, десантные куртки – тоже. Мы быстренько переоделись, сдали документы. Оставшись в одних десантных комбинезонах без знаков различия, подумали и о том, как утеплиться изнутри. Поддел легкий свитер. Из оружия взяли автоматы, по три запасных магазина в подсумках, пистолеты, штык-ножи. Запаслись гранатами. Я взял две «эргэдэшки» и две «эфки». Прихватил с собой еще и свой тренировочный нож. Ну, ты потом видел его у меня. Я часто тренировался в метании его на точность…

Садимся в УАЗ – комдив, его водитель Владимир Краснов и я с братом Станиславом. Уже собирались было отъезжать, как к двери машины подходит начальник особого отдела дивизии подполковник Буйнов. Отозвав нас с братом в сторону, он говорит:

– Если что-то с генералом Рябченко случится, живыми лучше в штаб не возвращайтесь. Вы меня поняли?!. Ответите собственными головами…

– Поняли… – отвечаем с братом.

Сели в машину, поехали. А у меня не идут из головы слова начальника особого отдела дивизии. Как это – с комдивом что-то может случиться? Как это – «не возвращайтесь живыми»? Вроде прилетели помогать дружественной стране. У них тут революция, правда, басмачи мешают строить социализм… Поможем… Но как что-то может случиться, если нас сами сюда пригласили афганцы? Ведь перед выездом нам сказали, что поедем в генеральный штаб ДРА решать вопрос о размещении нашей дивизии…

Ехали недолго. В условленном месте к нам подсел в машину незнакомый офицер. В мои 22 года он показался мне тогда довольно-таки пожилым. Из какой структуры офицер – было понятно сразу.

И тут в машине началось самое главное. Были распределены роли и каждому поставлена конкретная задача. И теперь-то я понял, что и на самом деле случиться может что угодно с каждым. И не только с командиром дивизии. Но и со всеми нами. Так что живыми в штаб дивизии мы и впрямь можем и не вернуться. Знаете, молодому лейтенанту, меньше чем полгода назад окончившему военное училище, непросто смириться с тем, что «живым он может не вернуться»… Ладно, сижу, осмысливаю все. Поглядываю на старшего брата. Станислав спокоен, уверен в себе. Ну, и мне становится легче.

– Ты, Павел, будешь начальником разведки дивизии, – распределяет роли комдив, – Станислав – начальник политического отдела, а вы – к подсевшему в машину офицеру – назоветесь начальником штаба. Ну, а я, как известно, командир…

Задача: не допустить, чтобы начальник генерального штаба армии Афганистана Якуб привел войска в полную боевую готовность.

Мне было приказано смотреть за охранниками и при первой же необходимости не дать им открыть стрельбу. При этом действовать решительно. Если нельзя нейтрализовать, значит – уничтожить.

«Уничтожить» – это привычно звучит на занятиях по тактике. На учениях. «Уничтожить условного противника». А тут он далеко не условный… И кто вообще теперь наш друг, а кто противник? Ведь летели вроде бы защищать Амина, а теперь… Одним словом, было над чем задуматься. Но в том, что я постараюсь все сделать, как надо, я не сомневался. В душе появилось тревожно-взволнованное чувство ожидания. Десантникам оно хорошо знакомо перед прыжками с парашютом. Вроде бы не раз совершал их, а перед каждый новым все равно волнуешься. Но то прыжки с парашютом, а тут – настоящий бой. Тем более – в полном отрыве от своих. Нас всего четверо, а сколько там их?.. Явно не один на один придется воевать…

Когда подъезжали к генеральному штабу, «НШ» нас предупредил, что оружие придется сдать охране. Возможно, нас еще и обыщут.

– Поэтому спрячьте пистолеты подальше и гранаты, чтобы было чем воевать…

Услышав это предупреждение, я за спиной поглубже засунул гранаты под свитер, пистолет запихнул пониже за пояс спереди… Нож не стал прятать.

Въехали на территорию генштаба. Водителя Краснова оставили с машиной. Предупредили, чтобы действовал по ситуации и ждал нас. Помнишь его, тоже еще тогда пацан–пацаном был. Только что срочную отслужил. Проинструктировали Краснова: чтобы не маячил на глазах у охраны, пусть где-то спрячется. Но так, чтобы и самому быть незаметным, и все видеть – и машину, и нас, когда мы покинем здание.

Вошли в генеральный штаб. «НШ» был прав – оружие у нас отобрали. А ножи оставили, и подсумки с патронами – тоже. Потом повели на второй этаж в кабинет начальника генерального штаба Афганистана Якуба. Тут я и увидел его охрану. Крепкие ребята, пуштуны. Здоровые такие… Одним словом, гвардия… Они находились у входа в кабинет Якуба. Вот за ними я и должен был наблюдать, с ними и пришлось потом вступить в схватку…

Кабинет у Якуба был довольно-таки большой. Рядом с его креслом – сейфы, радиостанции, позади – дверь в какое-то другое помещение. Сам знаешь, у каждого большого начальника есть такой уютный кабинетик, где можно отдохнуть, подкрепиться, расслабиться… В помещении стояли столы буквой «Т». Как обычно – впереди сидел начальник – Якуб. Людей там было немало. Встретил нас помощник начальника генерального штаба. Нас провели в кабинет, представили. Генерал Рябченко, «НШ» и мой брат Станислав уселись за стол поблизости от начальника генерального штаба. А я пристроился в противоположном конце, на самом краю – у окна. Во-первых, я прекрасно видел охранников, во-вторых, в любое момент мог выскочить из-за стола и быстро до них добраться. Все было, как обычно: «Здравствуйте!» – «Здравствуйте!» Потом нас начали представлять Якубу. Многие афганцы, ты сам знаешь, учились в Советском Союзе, так что язык они знали.

Якуб сказал, что Амин задерживается. Дескать, что-то ему не здоровится.

Нельзя было не заметить, как пристально наблюдали за нами все сидящие в кабинете.

– Что-то у вас уж очень молодые и крепкие начальники и заместители? – заметил генералу Рябченко Якуб.

– Молодые – не молодые, но все они знают свои обязанности и выполняют каждый свою задачу, – спокойно ответил Иван Федорович.

– А почему начальник разведки так далеко сел? – не сдавался Якуб.

И на этот вопрос ответил генерал Рябченко.

Я сижу, все изучаю и помню о том, что должен прогреметь взрыв, а потом все начнется. До этого сигнала еще времени немало.

Началось совещание. В ходе его кто-то по радио докладывает Якубу, что русские выходят из района аэродрома Кабул…

Ты знаешь, я уже стал несколько подзабывать всю последовательность переговоров, состоявшихся в генеральном штабе ДРА между нашими и афганцами. Повторяю, моя задача была следить за охраной. Поэтому я и выполнял ее. Но, в общем, все было примерно так, как я рассказываю.

Итак, Якубу докладывают, что русские выходят из района аэропорта.

– А куда выходят? – спрашивает он.

– Да ведь у нас определено одно из мест расположения – крепость Балахисар, – отвечают или Рябченко, или «НШ», – не помню, кто говорил.

Судя по всему, «НШ» хорошо знал язык. А наш комдив вставлял только реплики.

– Какая крепость? При чем тут Балахисар?

– Да наши не двигаются, наши вообще пока на месте, – поправляется «НШ». – Это, наверное, ваши меняют место дислокации

– Да-да, – вспоминает кто-то из афганцев, – это выходят подразделения на усиление резиденции Амина…

– Мы же приехали уточнить места дислокации наших частей, – говорит «НШ», давайте уточнять эти вопросы.

Разложили карты, что-то решают. Опять следует вызов по радиостанции…

– Да выключите вы ее, – говорит, кажется, «НШ», – мешает вести разговор…

– Выключите, – дает команду Якуб.

Этого наши как раз и ждали. Надо было обязательно отключить связь, чтобы Якуб не успел дать команду своим войскам по радио.

Я все осматриваюсь потихоньку вокруг, оцениваю ситуацию. Вижу, что комдива от меня отделяют человек десять, сидящих за длинным столом. Ему я помочь не успею. Но Станислав рядом с генералом. А уж на родного брата положиться можно… Моя главная задача – охрана.

Да, забыл сказать, когда заходили в генштаб, «НШ» предупредил, что в приемной Якуба будут потом наши ребята, смотрите, дескать, не перестреляйте друг друга. И приказал загнать патроны в каналы стволов пистолетов. Так мы и сделали. Вот я и сижу, все это осмысливаю, не сводя в то же время глаз с охранников. «Будут наши», «не перестрелять», а как узнать, кто из них будут «нашими», а кто – нет? Честно говоря, от таких мыслей – мороз по коже…

На столе у Якуба разложили карты, разговаривают, что-то решают. Вдруг, слышу, переходят на высокие тона…

Короче, говорили за столом недолго. Я даже удивился, когда услышал взрыв. Он ведь прозвучал раньше назначенного времени. Так началась операция «Шторм-333». Много о ней рассказывается в различных источниках. Но мне больше нравится, как написал в своем романе «Операцию «Шторм» начать раньше…» наш с тобой друг – военный журналист и писатель полковник-десантник Николай Иванов…

Как происходили захват и нейтрализация – рассказывать не буду. Сугубо мирные, «штатские» люди порой задают воевавшим один и тот же глупый вопрос: «А скольких ты убил на войне?» Конечно, снайпер – тот ведет свой личный боевой счет. Он может сказать. Но и то приблизительно – на войне всякое бывает – цель скрылась за бруствером, а что с ней, ведь не проверишь… Артиллерист или танкист – скажет, примерно, сколько подбил танков, бронетранспортеров, САУ, машин. Но это не значит, что он уничтожил и полностью их экипажи… Поэтому, кто воевал по-настоящему, тот никогда не ответит на вопрос – убивал он или нет, сколько и как. Он выполнял свою задачу. И выполнил.

Одним словом, с поставленной задачей мы справились, были захвачены в плен начальник генерального штаба армии Афганистана Якуб и человек десять членов правительства ДРА. Судьбу Якуба там же решили сами афганцы – представители новой революционной власти. Но это, особо подчеркиваю, было их внутреннее дело.

Когда задача нами была выполнена, комдиву доложили, что кто-то прибудет со связью. Не помню, каким образом это произошло. По радио передали, по какой-то радиостанции… Нас-то из дивизии было здесь всего трое… Во всяком случае, какая-то связь была установлена. И тут докладывают, что к генштабу подходят боевые машины десанта.

– Какие номера? – спрашивает комдив.

Ему отвечают.

– Значит, 350-й полк…

Первым к нам добрался старший лейтенант Александр Куиш из 7-й парашютно-десантной роты «полтинника». С ним были два солдата с большой радиостанцией.

Комдив вышел на связь с заместителем командующего Воздушно-десантными войсками. Лицо его сразу потемнело. Догадаться было нетрудно – старший начальник грозил всеми карами и не стеснялся в выборе выражений. Мне, тогда молодому лейтенанту, было понятно одно – что-то пошло не так, коль командира дивизии столь резко отчитывают. После неприятного разговора в эфире Иван Федорович подзывает меня с братом и тихо говорит только для нас двоих:

– Меня вызывают… Вы остаетесь здесь и все зачищаете. До завтрашнего дня здесь ничего не трогать… Все оставить, как оно есть сейчас… За вами потом приедут… Находитесь здесь, и до утра не высовывайтесь…

Видно было, что наш генерал очень взволнован. Я таким не видел его никогда… Какой-то потухший был. А ведь он всегда отличался огромной выдержкой…

– Командуй здесь… Я поеду с генералом, – говорит мне Станислав. – Смотрите, будьте осторожнее, кто знает, сколько этих еще осталось…

И они убыли.

Командир дивизии и мой брат Станислав спустились на первый этаж и увидели в одном из помещений наших советников. Там был огромный макет, ну, как в тактических классах, помнишь – с обозначением рельефа местности, различных объектов, населённых пунктов – только не отдельного какого-то района, а всей территории Афганистана.

Советники не участвовали в тех событиях, которые развернулись в кабинете Якуба. И комдив высказал им упрёк, дескать, что же вы не помогли нам, когда началась стрельба.

– Да у нас нет оружия, – стали оправдываться советники.

– А где оно?

– Заперто вот в этих шкафах.

Тут мой брат Станислав подошёл к одному из сейфов, оттянул на себя верхний край его створок, протиснул туда свои пальцы и резким усилием распахнул его. Голыми руками справился. И так потом поочерёдно со всеми шкафами… У советников глаза от удивления округлились. Потом ходили легенды по Кабулу, что Лаговский-старший голыми руками крушил стальные шкафы.

Видишь, какая неожиданно деталь вспомнилась…

Одним словом, комдив и брат уехали. А мы со старшим лейтенантом Александром Куишем и его подчиненными приступили к зачистке. Уже в ходе нее услышали по радио, что время «Ч» наступило, и идет штурм дворца Амина. Потом пришло сообщение о том, что там все закончилось. Вроде бы Амина забросали гранатами…

И БЫЛ ВЕЧЕР, И БЫЛО УТРО…

Комдив уехал, а мы провели окончательную зачистку. Выбивали двери, бросали гранаты, а потом уже смотрели, остался ли кто живой… Вскоре все было закончено. До утра бодрствовали с ребятами из 350-го парашютно-десантного полка. А на следующий день часам к десяти приехал начальник оперативного отделения дивизии полковник Байкеев.

– Поедем во дворец Амина, – сказал он.

Узнал я, что и наш водитель Володя Краснов тоже остался жив.

К резиденции Амина мы подъехали на БРДМ в сопровождении двух БМД. Вот там я и увидел впервые командира «мусульманского» батальона. Стал расспрашивать у ребят, что и как. Сказали, что Амина вроде бы убили гранатой…

Потом поехали в штаб дивизии на Кабульский аэродром. В обед нам сказали, что опять куда-то поедем. И предупредили, чтобы привели себя в порядок, чтобы был нормальный внешний вид. Мы с братом переоделись, взяли оружие и нас повезли в резиденцию к Маршалу Советского Союза Соколову. Это уж потом мы узнали, что на нашего комдива чуть ли не надевали наручники… Именно у маршала и были поставлены все точки над i.

Нас представили:

– Вот два родных брата… Вчера отличились в генштабе…

Маршал Соколов, невысокий сухонький старичок, одетый в зеленую форму советника, подошел к нам, пожал руки, поблагодарил.

– Служим Советскому Союзу! – рявкнули мы одновременно от радости в два голоса.

Затем нас отпустили в приемную, а в кабинете у маршала послышались возбужденные голоса. Видно было, что уже не нашего комдива отчитывают, а кого-то другого… Заседание у Маршала Советского Союза Сергея Леонидовича Соколова длилось часа два. А мы с братом все ожидали в приемной. А потом вышел генерал-майор Рябченко и приказал ехать в крепость Балахисар к подполковнику Литовчику, командиру 357-го парашютно-десантного полка. Ты же знаешь, там раньше стояли афганские десантники – 26-й парашютно-десантный полк. Какая грязь там была в казармах! Какая вонь… Наши потом еще долгое время все чистили и намывали. Но специфический запах оставался еще очень долго… Мне вообще кажется, что он так до конца и не выветрился…

Так вот и прошли у нас эти сутки с 27 на 28 декабря 1979 года…

– Павел, ты сам упомянул о романе «Операцию «Шторм» начать раньше…» нашего с тобой друга полковника-десантника Николая Иванова. Там он интересно рассказывает о ситуации, в которой оказался командир дивизии. Зная характер Николая, я уверен, что факты для своего романа он брал лично и у Ивана Федоровича Рябченко. Поэтому интересно прочитать, что пишет полковник Иванов о тех событиях. А рассказывает он следующее:

«27 декабря 1979 года. Москва – Кабул.

Когда Сухорукову доложили о стрельбе в Кабуле, тот потребовал немедленной связи с Рябченко.

Трубку взял Костылев, посланный от штаба ВДВ в помощь Рябченко.

– А где командир?

– Товарищ командующий, командир дивизии отсутствует.

– Как отсутствует? Я лично запрещал ему отлучаться из расположения дивизии. А тем более – сегодня. Ни под каким предлогом. Он у вас отпрашивался?

– Нет.

– Какая обстановка в городе?

– В некоторых местах идет перестрелка. Наши группы, по первым докладам, действуют успешно.

– Как только Рябченко появится, немедленно звоните мне. Бросить дивизию! – Сухоруков сам кинул телефонную трубку на рычажки. При последней встрече Устинов словно специально подчеркнул, что на десантников у него надежда особая, а тут командир черт-те где.

Сухоруков скосил глаза на «кремлевку» и вдруг поймал себя на мысли, что боится звонка от Устинова или Огаркова. А если и им вдруг понадобится лично Рябченко?.. Позор! Оставить дивизию, никого не предупредив. Если не будет оправдания, он лично попросит министра снять Рябченко с должности. Хотя какое может быть оправдание?

Необходимое послесловие.

А оправдание все-таки было. Два человека – Гуськов и, в общих чертах, начштаба знали, куда и зачем уехал за два часа до времени «Ч» генерал-майор Рябченко, прихватив с собой двух офицеров-каратистов братьев Лаговских. И Огарков с Устиновым тоже не могли позвонить Сухорукову насчет Рябченко, потому что именно они отдали приказ комдиву десантной: в момент начала операции нейтрализовать начальника Генштаба полковника Якуба, не дать ему возможности поднять войска»…

– Не буду повторять всю цепь событий, произошедших в генеральном штабе. Тебе о них известно все. И не из чьих-то слов… Николай Иванов вкратце рассказывает и о них. А вот, что он говорит об отъезде комдива. После того, как тот связался с заместителем командующего ВДВ:

«…В городе разгоралась стрельба, и Рябченко, в последний раз посмотрев на лежащего в крови Якуба, поспешил на аэродром, в дивизию.

В штабной палатке, не стесняясь застывшего на посту у Знамени часового, на него набросился Костылев:

– Может, вы объясните, где находились все это время, когда ваши десантники шли под пули?

Рябченко отрешенно пожал плечами:

– Ездил в город.

– Ах, в город… Ну, тогда звоните командующему и сами объяснитесь. Он давно ждет вашего звонка.

По сравнению с только что виденным и пережитым гнев начальства казался такой мелочью, что Рябченко с усмешкой поднял трубку ЗАС:

– Где вы были, товарищ генерал? – послышался раздраженный голос Сухорукова. – Почему вас не было в дивизии?

– Я был в городе, товарищ командующий.

– А разве я вам разрешал покидать расположение дивизии?

– Никак нет.

– Тогда я отстраняю вас от командования. Завтра же с первым самолетом прибыть в Москву.

– С превеликим удовольствием, – уже в гудящую трубку ответил комдив.

Все было пусто и безразлично – в Москву так в Москву, разжалуют так разжалуют. Но видеть, а тем более участвовать в таком, о чем раньше можно было только прочесть в книгах, да и то не про нас…

Хлопнул полог палатки, качнулась от ветра мигающая лампочка.

– Что, командир, не весел? – с порога спросил Гуськов.

(Примечание – генерал-лейтенант Гуськов – заместитель командующего ВДВ по воздушно-десантной подготовке).

– Да так, думаю. С командующим вот поговорил, завтра вылетаю в Москву за новой должностью.

– Та-а-ак, – оглянувшись на Костылева, оценивающе протянул Гуськов. – Брось хандрить, тебе еще командовать людьми…»

В КАЧЕСТВЕ ПОСЛЕСЛОВИЯ

О войне в Афганистане мы, ее участники, говорить можем много. И не потому, что это нам доставляет какое-то особое удовольствие. Наоборот… Каждый раз вспоминаешь, и каждый раз рвешь душу и сердце. Но вспоминать приходится. Особенно, когда кто-то стремится принизить заслуги героев той войны. Проходит время. Уходят ветераны. Я мысленно представляю себе строй, в котором стоят мои бывшие сослуживцы и начальники в штабе 103-й гвардейской воздушно-десантной дивизии. И в этом строю, если перефразировать слова известного поэта, «промежуток немалый». И с каждым годом их, этих «промежутков», все больше и больше. Мы не забываем ушедших. На каждой встрече поднимаем в память о них третий тост… Мы всегда готовы встать на защиту чести и достоинства и мертвых, и живых. Такой вот он – главный и непреложный закон нашего десантного братства.