Солдат своей армии. Воспоминания офицера спецразведки

Право воевать надо «выбивать»

Из нашей части в Кабул отправляют роту для выполнения правительственных заданий. Но все мои надежды рухнули. Четырех командиров групп назначила Москва. Это было хуже стресса при первом провале в училище. Спустя несколько месяцев в роте появилась вакансия. Обратился к комбригу с просьбой направить меня в Кабул на ее замещение. Тот сказал, что пока он командует бригадой, мне Афгана не видать. Плохо он меня знал. Дойдя до начальника разведки округа, я «выбил» право выполнять интернациональный долг.

Нас отправили своим ходом на БМП. 13 декабря въезжаем в Кабул. Позади 700 километров пути. Всматриваюсь в лица афганцев, запоминаю, как они одеваются, ходят, сидят. Везде базарчики с фруктами, овощами. Дуканы со шмотками. На перекрестках подбегают маленькие торговцы – бачи. Бойко лопоча смесь известных им русских выражений, предлагают купить сигареты, жвачку и наркотики – тонкие черные сигаретки, выкрикивая: «Чарс, чарс!»

Чарс нам не нужен. От него дуреет голова и теряется бдительность, а это опасно. У нас свой чарс – ночные задания. От них можно не только забалдеть, но и вообще забыться вечным сном.

Прибыли! Десяток палаток на склоне горы и маленький автопарк, обнесенный «колючкой». Нас вышли встречать все. Местные бойцы со снисходительностью поглядывают на вновь прибывших, ища знакомые по Чирчику лица. Подходят офицеры, жмут руки, обнимаемся. Войска наши невелики, так что почти все знакомы. Представляюсь ротному. Он на днях занял этот пост, а Рафика Латыпова отправили в Союз с простреленным позвоночником – при эвакуации обложенной «духами» группы его «угадал» снайпер. Новый командир не обладал нужными качествами. Отправили домой. На его место заступил Володя Москаленко, и картина изменилась к лучшему.

Первый выход

Задача на первый взгляд несложна. Исламский комитет, ведающий диверсиями на своем участке, соберется в определенное время в одном из кишлаков Чарикарской долины для координации дальнейших действий. Мы должны с помощью местного патриота (а проще – стукача) выйти на этот комитет и ликвидировать его, не забыв забрать документы. Сбор комитета назначен на два часа ночи. Это хорошо. Ночь каждый разведчик любит и никогда на день не променяет. Раньше все группы работали в горах, перехватывая банды. Так что в кишлачных эпопеях я буду первым.

Прибыли в район действии. 177-й мотострелковый полк в Джабаль-Ус-Сарадже. Нас разместили в деревянном модуле вместе с полковыми разведчиками. Солдаты поставили свою палатку, с неизменной табличкой «Вход запрещен».

В полночь на БТР полка доставили в нужное место. Группа растворилась во тьме. Все кажется нереальным, напоминает кадры из фильма. Но это уже не учения. Здесь могут убить. И не только меня. На мне ответственность за десять жизней пацанов, хотя сам я всего на несколько лет старше самого младшего из них. Они доверяют мне, и я не могу расслабляться. Страха смерти нет, полностью контролирую ситуацию.

Впереди «стукач». За ним сержант Сидоров, задача которого – пристрелить «стукача» в случае измены. Не зная этого, информатор чуть было не поплатился жизнью, когда вдруг круто свернул с дороги по нужде. Вот и кишлак. В темноте невозможно определить его размеры, но это не имеет значения. Без выполнения задачи хода назад нет.

Оговорили вроде бы все, но собаки… Их яростный лай предупредил охрану комитета о нашем появлении за полкилометра. В переулке раздался крик: «Дреш!», что значит «Стой». Мы присели, прижимаясь к стенам домов, и вовремя. Не получив ответа, духи принялись «полосовать» вдоль переулка из автоматов. Пули рикошетили от стен над головой не причиняя вреда. Сидоров успокаивает негостеприимных охранников своей «лимонкой». Слышится какая-то возня, и все стихает. Подбегаем к дому. Комитет разбежался. Но одного все же удалось найти. Пытался спрятаться под паранджой среди сбившихся в кучу женщин. У него были кое-какие документы комитета и пистолет.

Оставив его лежать в доме и предупредив хозяев, что укрывающие душманов будут наказываться смертной казнью, мы ушли. За нашими спинами – зарево горящего дома. Двигаемся к дороге по другому пути. Так безопаснее – меньше шансов наступить на мину, установленную для нас «духами». Вызываю по радио БТР. К 5 утра мы в полку.

Ошибка

За две недели было еще пять подобных задач с разными результатами. Может, было бы больше, но нам срочно пришлось сматываться в Кабул. Кто в этом виноват, не ясно до сих пор. То ли разведцентр подставил нам наводчика-провокатора, то ли он сам ошибся, но произошло следующее. Задача походила на первую с той лишь разницей, что приказ требовал уничтожения всех жителей дома. Окружив его, группа начала действовать. На взрывы осколочных мин, использованных вместо гранат, изо всех проломов дувала вокруг дома начали разбегаться люди. Тут и там слышались тихие хлопки «бесшумок». Ворвавшись в дом, мы обнаружили в нем еще пять мужчин. Они что-то пытались растолковать мне через переводчика. «Товарищ старший лейтенант, говорят, что они коммунисты, из местной партячейки», – перевел солдат. Эта отговорка широко применялась душманами для обмана наших солдат. Иногда номер проходил. Но не здесь. Один из бойцов обвязал их шеи детонирующим шнуром. Через несколько секунд прозвучал взрыв. На полу в оседающей пыли лежали обезглавленные трупы. Приказ был выполнен.

На следующий день вся округа напоминала встревоженный муравейник. Афганские части были подняты по тревоге. Слух о гибели местной партячейки дошел и до нас. Прямых доказательств нашей причастности не было, но я срочно доложил об этом в Кабул. Оттуда сразу пришел ответ: нам немедленно убыть в роту. Уничтожение партячейки свалили нa душманов, тем самым восстановив против них всю огромную Чарикарскую долину. С нехорошим чувством мы возвращались в Кабул. Об этом случае нельзя было распространяться даже среди своих. Наводчик-афганец, выведший нас на дом, исчез без следа.

Против засады

На двадцатикилометровом участке дороги Кабул–Термез «духи» обстреливают наши колонны. Особенно страдают от их засад бензовозы. Такие колонны обычно не пропускают. Техника горит вместе с людьми. Для борьбы с нападающими нас и направили. Объехав несколько частей, поняли, что засады «духи» устраивают строго через день. Ночуем на ближайшем от места засады советском посту охраны дороги.

В землянке с сырыми глиняными стенами и полом сидит полупьяный старлей. Он тупо смотрит на меня, пытаясь понять, чего я от него хочу. А хочу я немного – приюта для своих бойцов до двух часов ночи. Старлея обещали заменить три месяца назад. Он в этой дыре около полугода. С ним шестеро солдат. Должен быть еще и прапорщик, но его увезли с аппендицитом два месяца назад, так и не прислав никого взамен. Его голубая мечта помыться в баньке и сменить завшивевшее белье. Как может быстро деградировать человек при определенных обстоятельствах. Хуже всего, что обстоятельства эти возникают благодаря «заботе» забывших про него начальников.

С потолка в кружку с мутной жидкостью падают кусочки глины. Солдаты выменивают самогон у местных жителей за ящики из-под снарядов и, чего греха таить, мелкие боеприпасы. За это им платят их жизнями, не нападая на спящих ночами. Подвыпив, старлей выходит из землянки, чтобы дать пару очередей из башенного пулемета БМП. Надо же показать, кто здесь хозяин. Его солдаты живут наверху, в БМП. Далее двадцати шагов от поста они не рискуют отходить, несмотря на торговые отношения с местными жителями. Много было приглашений в гости от добродушных афганцев, а потом приглашенных находили без голов, и прочих выступающих частей тела. Бойцы это знают. Но ночью все равно дрыхнут, положившись на авось. Мы уходим, унося на себе популяцию вшей.

В полуразрушенном доме подальше от дороги занимаем позиции для наблюдения. Ночь прошла спокойно. Неужели нас засекли, и наживка заброшена зря? Светает. С четырех часов разрешено движение по дорогам. Проходит одна колонна, другая.

Показались «наливники». Идут на большой скорости. Это своего рода камикадзе. На 700-километровом пути этим ребятам практически невозможно не попасть под обстрел. Метрах в ста левее нашего дома раздался мощный взрыв. Стреляли из гранатомета. Первая машина горит. Включились духовские автоматчики. Колонна, не сбавляя скорости, обходит горящих собратьев и скрывается за поворотом.

Стрельба стихла. Это хуже. Мы уже где-то рядом с «духами». Движемся вдоль стен к небольшой площади. Поворот вправо. Подаю сигнал. Пошли осторожнее. За поворотом «духи». Человек двадцать в черных одеждах и «пакистанках», сидя на земле, оживленно обсуждают проведенное мероприятие. Нас не ждали. Поэтому когда некоторые из них начали вставать прихватывая автоматы, мы с двумя дозорными влупили по толпе из трех стволов. Остальные бойцы не могут помочь – рискуют попасть в наши спины. По моему сигналу они залегли, чтобы не создавать собой мишени для врагов. Оставшиеся в живых «душки» рванули к развалинам.

Гранатометчик тоже остался на поляне, не добежав до убежища. Пуля сержанта Шурки Долгова попала ему в лицо. Он бил прицельно одиночными. То же сделал и Серега Тимошенко. Оставить гранатомет противнику было бы преступлением. В штабе меня просто не поняли бы. Для помощи дозорным высылаю еще двоих. Это их первый бой. Парни выскакивают на полянку и, стоя в полный рост, косят очередями по дувалам. Мой мат вперемешку с приказами лечь не доходит до них. Силен запал первого боя. В лежачего гораздо труднее попасть, чем в стоящую крупную фигуру. А их фигуры крупны. Оба борцы, под 85 кило весом. Сам отбирал их в Союзе.

Первые потери

Сначала падает Горяйнов. Потом качнулся и Солодовников. Он, пошатываясь, бежит в мою сторону. Перед смертью зовут маму, а мама сейчас далеко, вот он и бежит ко мне. Я сейчас ему за мать. Автомат зажат в руке, изо рта бьет кровавая пена. «Песочка» на груди окрасилась красным. Дырочка в ней говорит о ранении в легкое. Вот и первая кровь. Получи, командир.

Нет сил отругать его, хотя злость переполняет меня. Прислушайся он к моему приказу, жил бы, может, до сих пор. Укол промедола, сделанный кем-то из бойцов, не спасает положение.

Теперь наша задача усложнилась. Помимо гранатомета надо забрать убитого Генку с его пулеметом. Отправляю за ним двух солдат. Они сбрасывают рюкзаки и оставляют автоматы. Им они сейчас не нужны. Их будет прикрывать огнем вся группа. Здесь не стрельбище, поэтому лица парней бледны. Мозг работает лихорадочно. Я не имею права ошибаться. «Вперед!»

Генкино тело и оружие у нас. «Духи» усиленно огрызаются. Но нам теперь не до них. Побросав в дувалы с десяток гранат, мы отходим. Жизнь еще живого Солодовникова мне важнее этих людей в черном. Вместо них завтра будут еще сто, а его еще можно спасти. Двое прикрывают наш отход, двое бегут впереди, ограждая нас от возможных неприятностей. Остальные тащат два тела, сменяя друг друга. «Песочки» взмокли от пота. Солнышко жарит немилосердно. Не зря заставлял их часами таскать рюкзаки с камнями. Где были бы они без тренировки.

Вовремя мы покинули место стычки. Появившиеся в небе «вертушки» обрабатывают его всем своим вооружением. О нас они не знают. Наши действия держат в тайне, Если «вертушки» примут нас за «духов», это может стоить нам жизни. На месте засады грохочут взрывы НУРСов, видны столбы пыли. «Душкам» там не сладко, но и нам тоже.

Один из вертолетов, изменяя курс, разворачивается в нашу сторону. Мелькнула мысль: если не опознает – конец. Его плоское с боков тело неумолимо приближается. Быстро достаю из рюкзака ракетницу. Выхожу на середину улочки – прятаться уже бесполезно. Стреляю ракетой в сторону вертолета, машу рукой. Он проходит над нами на бреющем, обдав вихрем смешанного с гарью воздуха. Пилот направляет на нас курсовой пулемет, пристально вглядываясь в наши лица. Бежать к дороге «духи» не могут, это ясно пилоту, и он отваливает к своим.

Вызываем технику. В пятидесяти метрах пылают пять бензовозов. Людей не видно. Раненых уже эвакуировали в местную санчасть. За нами пришла БМП. Загружаем Солодовникова и Генку. Мать должна получить своего сына в любом случае, иного у нас быть не могло.

В санчасти полка в наличии прапорщик-санинструктор и капитан – зубной техник. И это в полку, ведущем боевые действия! Опять «наверху» не хотят шевелить извилиной. Где медики, желающие получить богатейшую практику? Они есть, я знаю, но сюда почему-то не могут попасть.

В санчасти уже пятеро водителей бензовозов. Некоторые из них напоминают персонажи фильмов ужасов. Полностью обожженные, голова без единого волоска, губы распухли, кровоточат, кожа пластами свисает с тела. Они просят доктора убить их. Мучения, очевидно, достигли предела. Медики мечутся, ставя им капельницы. Тут еще мы с нашим воином. Его кладут на раскладушку, затыкая ваткой дырку в груди. Он хрипит, с надеждой глядя на белый халат врача. «Жить будет», – говорит прапорщик.

Мы выходим из санчасти. Бойцы стоят в стороне, вопросительно глядя на нас с Серегой. Тимошенко – друг Солодовникова по школе, вместе они выступали на соревнованиях по борьбе. Ему не стоится на месте. Он снова заходит внутрь. Через секунду вылетает оттуда: «Товарищ старший лейтенант!». Забегаю за ним в помещение. Солодовников спокойно лежит на раскладушке с полузакрытыми глазами. Хватаю его руку. Пульса нет! Серега выхватывает пистолет и с проклятиями направляется по коридору. Догоняю его у входа к медикам. Те испуганно бросились врассыпную. Он вырывается, что-то кричит. Подбежавшие солдаты помогли мне скрутить его. Серега ослабевает и плачет. Кризис злости на медиков прошел. Тем более, винить их не в чем.

В Афганистане, в «Черном тюльпане»

Трупы выносят на улицу, заворачивают в блестящую фольгу. Она напоминает обертку шоколада. Такая же хрустящая.

«Груз-200» загружают в вертолет и отправляют в Кабул. Там его ждет «консервный заводик», как мрачно шутят бойцы. Полевой морг располагается в нескольких больших палатках, установленных прямо на высохшей траве. Лежащим на земле уже все равно. Комфорт их не интересует. К сожалению, приходится посещать это заведение. Надо опознать здесь своих, дать данные в местную администрацию. Но прежде их еще надо найти. А среди этих оборванных ног, искалеченных тел и каких-то непонятных обгорелых кусков мяса отыскать их непросто. Такого не увидишь и в кошмарном сне.

Наконец, найдены. Солдат в десантной форме с запахом самогона шариковой ручкой пишет на их твердой задубелой коже фамилии, и я с облегчением выхожу на воздух. Теперь их уложат в ящики и на самолете отправят по родной стране. Ждите, родные, своих сыновей!

Опустошенный увиденным, сажусь в «уазик». Глаза открыты, но я ничего не вижу. Мозг отказывается воспринимать окружающее. Это напомнило первый выход на задание. Шок скоро проходит. Здесь вообще долго ничего не длится. И жизнь товарищей в том числе. Долго только ждешь замены. Кажется, тебя не заменят никогда, и ты будешь вечно торчать на этой войне, которая тоже не кончится никогда.

Где в мире еще найдутся желающие рисковать своей жизнью за 23 доллара в месяц? Оплата не зависит от того, лежишь ли ты на койке целыми неделями, или пытаешься выжить, прыгая ночью по дувалам с автоматом в руках. Те же деньги получают работники штабов, повара, машинистки и прочий контингент, слышащий стрельбу и взрывы издалека. Иногда эта тема поднималась в нашей среде, особенно после очередной отправки домой кого-то из нас «гpyзом-200». Она, как правило, затихала после двух-трех минут крепких матерных выражений в адрес начальства в Союзе. «Зомби» не должны рассуждать. Их удел прост: «В любом месте, в любое время, любое задание, любыми средствами», остальное их не должно касаться. В конце концов мы не наемники. Мы воюем во имя Родины.

Осторожно, мины!

Выполняя мелкие указания разведотдела, моя группа шастает по ночам, изучая район действий. Много ящиков с «гранатами», «патронами» – нашими сюрпризами оставлено на духовских тропах. Не стоит открывать такие ящики, если жить не надоело.

Из штаба пришло распоряжение на организацию засады. Выезжаем днем к месту, где планируется «засадить». Местность гладкая как пол. Кое-где видны камни величиной с куриное яйцо. Укрыться абсолютно негде. Предлагаю начальству через своего наблюдателя оповестить десантников о появлении духовских машин. Десантура на своих БМДшках разнесет в пух и прах любую автоколонну. Это гораздо безопаснее и намного эффективнее. Никто не уйдет. Но разведотделу нужны баллы, поэтому десантников привлекать не хотят. Духовская тайная тропа пересекает асфальтовое шоссе. В этом месте под ним небольшая труба для стока воды. Туда я и думаю затолкать ночью группу, иначе в свете фар нас заметят за километр.

Перед входом в трубу осторожно переходим с сержантом по торчащим камням. Так меньше вероятность наступить на мину. Лейтенант, присланный недавно из Союза, решил тоже осмотреть место. Спустившись с дороги, он пренебрег правилами безопасности. Столб взрыва «противопехотки» возник за нашими спинами, сорвав с голов шапки. Игорь лежал между камнями в оседающей пыли. Слой грунта сорван взрывом, обнажив шесть черных резинок ПМНок. Мы с сержантом посмотрели друг на друга. Он был бледен, я, наверное, тоже.

Серега спустился к Игорю, осторожно двигаясь по камням, подтащил его к дороге. Я лег на край дороги и протянул вниз руки. Ухватив Игорька за куртку, вытаскиваю его. Сошлись солдаты. У Игоря оторвана пятка. Из куска ботинка торчит окровавленный обломок кости, пульсируя, выходит кровь. Он еще в шоке, поэтому способен шутить. На его вопрос о танцах с бабами, отвечаю: «Вряд ли». Вызываем вертолет. Он прилетает через полчаса. Игоря с перетянутой пистолетным шнуром голенью загружаем в кабину. Скоро он будет в Кабуле.

Не надо дергать судьбу за хвост

Я задумываюсь над его судьбой. С первых дней его пребывания, я исподволь почувствовал, что Игорьку здесь не выжить. Причиной послужили два произошедших с Игорем случая. Возвращаясь с осмотра района, он ехал впереди меня на своей БМП. Наверное, механик превысил скорость, потому что его машину резко кинуло вправо с дороги. БМП на полном ходу срезала своим острым носом один из тополей. Дерево рухнуло на БМП. Чудом ствол не пришиб сидящего по-походному Игоря, упав между ним и башней. У меня пошли но коже мурашки. Подумал: не лихо ли он начал подставляться?

Два дня спустя. Мы возвращались из разрушенного кишлака, где брали кое-какие доски для бани. Вши до того замучили, что невозможно было спать. Хотелось хоть как-то помыться. Возвращались в сумерках, невзирая на приказ по армии. В это время «духи» и подкараулили нас. Выстрел из гранатомета прошел между БМП моей и Игоря. Сидевшие сверху бойцы мгновенно оказались внизу, за спасительной броней. Вовремя, так как тут же по броне затарабанил град автоматных очередей. В триплекс смотрю на переднюю БМП. На машине никого нет, только Игорь торчит по пояс в люке, осыпая дувалы из своего автомата. Вокруг него летят трассеры, чудом не причиняя ему вреда. Проскочив опасный участок, крою по всем правилам наводчика своей машины. Ведь используй он вооружение башни, «душки» не посмели бы так нагло себя вести. Наводчик сидит, понурив голову. Забыл я, что это всего-навсего советский солдат-узбек, окончивший свое учебное подразделение. После шести месяцев обучения, он даже не умел зарядить пушку, не говоря о работе с прицелом и вычислениями поправок при стрельбе. Тут же «костыляю» Игоря, твердо уверовав в душе, что он здесь долго не протянет. Впоследствии так и оказалось. Не прошло и двух недель, как он наступил на противопехотную мину. Ему отрезали ногу и отправили в Союз. Его рапорт о желании продолжить службу подписал министр обороны. Игорек служил в одном из военкоматов Москвы.

Офицеры из ДШБ с удивлением узнали от меня, что карты минных полей нашего района действий мне никто не выдал. Оказалось, что в течении десяти суток мы бороздим в ночное время окрестности, нашпигованные советскими минами. На одну из них «посчастливилось» наступить Игорьку. В разведотделе со мной была проведена успокоительно-извиняющаяся беседа, но Игорь-то от этого бегать все равно больше не будет. Слава Богу, это была моя последняя, сорок шестая операция. Вскоре я торжественно облачился в бронежилет для следования на аэродром. Бронежилеты хранились на складе, и на операциях группами не использовались. Это считалось зазорным, проявлением трусости.

Хотя кое-кому возможно удалось бы сласти свою жизнь, не будь у нас этого правила. Позже рота «обмельчала», и на задания начали ходить в бронежилетах. У нас же его одевали, чтобы избежать коварного случая при следовании на аэродром для замены, отправки в отпуск и т.д. Закон подлости у нас уважали в полном объеме. Нельзя бриться перед заданием! А переводчик-двухгодичник нарушил это правило. С задания вернулся без ноги. Нельзя после получения приказа о замене идти на очередное задание! Не выполнил это правило Генка, замкомандира второй группы, а через два дня его привезли с дыркой в голове. Нельзя дергать судьбу за хвост!

Старший лейтенант Губанов, заменившись, попал в г. Вильянди. Уже в Союзе получил досрочно звание капитан, позже – роту, однако служить по законам мирного времени не захотел, вступил в конфликт с начальством. За это в течение года его увешали взысканиями, как рождественскую елку игрушками, и сослали в пехоту. Оттуда он ушел в военкомат, но и это не смогло удержать его в армии. Подал рапорт об увольнении в запас. Просьбу удовлетворили.