Два рассказа Сергея Александрова о войне в Афганистане

Растяпа

Долгое время первенство среди офицеров нашего полка по растяпистости
держал старший лейтенант с оригинальным именем Леопольд. Человеком он был
порядочным, но военная косточка в нем не прощупывалась. И вот судьба ему
улыбнулась, его славу затмили, да еще как!

Прибыл в полк по замене лейтенант В. Прибыл на должность командира
одного из ответственных взводов обеспечения. Какого? Тайны открывать не
буду. Ходил он развинченной походкой, на лице его постоянно было выражение
человека, выпившего по ошибке вместо водки бензин. Если правда то, что глаза
-- зеркало души, то душа его эмоциями обременена не была. Рот его был
постоянно открыт и понятно, какой диагноз поставил бы ему любой психиатр.
Прибыл он в разгар большой армейской операции, был быстро переодет,
вооружен и отправлен в район боевых действий. Там взводный, которого он
менял, пожал ему радостно руку и убыл к месту постоянной дислокации --
готовиться к сдаче дел, должности и к отвальной.

А В. уже на следующее утро со своим взводом замыкал пешую колонну,
прочесывающую какое-то ущелье. Устав от непривычного марша, присел он на
камушек, а проходившим мимо боййцам говорил, что отдохнет и пойдет в хвосте.
Солнце припекало, лейтенант задремал, а, очнувшись, бросился догонять своих,
но тщетно: О его пропаже доложили с ближайшего привала. Что тут началось!
Подразделения полка были немедленно сняты со всех задач и приступили к
поискам; была задействована часть вертолетов, которых и так вечно не
хватало; эфир раскалился от громов, низвергаемых снизу доверху.
Лейтенант же метался по душманским ущельям голодный, усталый и
перепуганный. Другому бы и часа хватило, чтобы быть подстреленным, а этот
шатался почти трое суток. Наконец, увидел он на какой-то вершине колючую
проволоку и флаг -- то был пост доблестной афганской армии. Вскарабкался он
кое-как на гору, преодолел проволочное заграждение и, как снег на голову,
свалился на доедающих последнего барана сарбозов. Те на время про еду
забыли. Ведь лейтенант прошел через минное поле, напичканное нажимными,
натяжными и сигнальными минами, как вяленный лещ костями. Другой бы, в
лучшем случае, на одной ноге прыгал, а этому ничего:
Спустили его с поста, доставили в полк и по молодости и
необстрелянности не наказали, но, если учесть, сколько ласковых слов
выслушал за эти трое суток командир, можно представить, как "полюбил" он
недотепу. А тот как ни в чем ни бывало продолжал подбрасывать поленья в
костер этой горячей "любви". Взвод он развалил, вечно всюду опаздывал, делал
все "через наоборот". Начальник службы, которому подчинялся взвод, весьма
почтенный офицер, был штатным полковым дознавателем, и поскольку почти треть
полка выполняла особые задачи за тридевять земель, и большинство
происшествий выпадало именно на эту треть, то в полку он появлялся очень
редко. В общем, та сторона служебной карточки взводного , где записываются
взыскания, была исписана мелким почерком.

Чашу терпения переполнил случай с броником. Был во взводе такой, с
совершенно неисправным спецоборудыванием, не подлежащий еще списанию и такой
"неходячий", что инсцинировать его гибель на "войне" не было никакой
возможности. Плюс ко всему, благодаря растяпе, был тот БРДМ совершенно
разграблен.

Один из редких приездов в наш полк начальника службы совпал с
продвижением через наше расподожение другого полка. И за "кружкой чая"
договорились два хитрых начальника о том, что оставит тот полк свой
исправный броник у нас, а хозяин постарается свой неисправный изничтожить и,
если все получится, то на обратном пути "потеряет" проходящая часть в бою
одну бронеединицу. Что и крому за это было обещано -- тайна, покрытая
мраком. Начальника тут же угнали на очередное дознание, но командира взвода
он проинструктировать успел, тем более, что и тот был лицом материально
ответственным, а значит -- заинтересованным. Оставив свой БРДМ во взводе,
чужой полк пошел дальше, собираясь вернуться через неделю.
Времени до возвращения соучастников было в обрез, но "подходящий"
минометный обстрел духами полка все же состоялся. Четко выполняя инструкции
растяпы, часовой, едва заслышав первый разрыв мины и сигнальную сирену,
вылил в броник полканистры бензина, кинул в люк гранату и нырнул в укрытие.
БРДМ сгорел дотла. Но чужой, исправный то есть.

Это было уже слишком. Командир стоял перед выбором -- отдать растяпу
под суд и нажить ЧП и большие неприятности; судить его судом чести младших
офицеров младших офицеров, что все равно от его присутствия в полку не
избавляло; сделать из него отличного офицера и выдвинуть на повышение, но
подальше от полка. Командир избрал последний вариант. На счастье,
подвернулся приказ об откомандировании надежного и проверенного офицера в
подразделение по охране Кабульского аэродрома. Служебная карточка была
срочно заменена, и теперь уже та ее сторона, где записываются поощрения,
была заполнена мелким почерком. Характеристика была блестяще составлена
начальником службы. Растяпа убыл в Кабул, но Леопольд привычной славы
лишился навсегда. На его деяния смотрели теперь как на детские шалости.
До полка доходили слухи о том, что растяпа наш на бензовозе на взлетной
полосе переворачивался, расстреливался в упор охраной афганского коньячного
завода, в казарме горел и в арыке тонул. И хоть бы хны. Видать, растяпы в
рубашке рождаются.

(с) Сергей Александров, 1998

Мулла

Замполита у нас в полку, не в пример многим другим политработникам,
уважали. Был он высок, плотен и усат. Происхождением своим не кичился, хотя
и отец и тесть были генералами. В Афганистан прибыл он после академии
добровольно, но, хотя и сделал он это из карьерных расчетов, труса не
праздновал, рейды не пропускал и пулям не кланялся. Нос в чужие дела без
нужды не совал, а главную свою функцию роль полкового инквизитора выполнял,
когда пятиться было некуда. Обладал он еще одним ценным качеством мог
высосать невероятное количество спиртного, не теряя при этом лица, и
прозвище полковое было у него соответствующее Насос. Пришлось ему однако же
прозвище на время сменить.

В самом начале того рейда прилетел на подмогу сокол и решил нам дорожку
пробомбить. Поскольку сверхскоростные самолеты наши для контрпартизанской
борьбы не годились, низко по ущельям не летали и бомбы кидали весьма
приблизительно, то первая двухсотка из серии грохнула метрах в пятидесяти от
нас. И, хотя залечь все успели, один приличный камешек на излете врезал
вскользь замполита по уху. Вред был невелик, но медики из служебного рвения
намотали замполиту на голову два индивидуальных пакета. Так и пошел наш
Насос дальше. Надо заметить, что стояла в горах поздняя осень и все шли в
зимнем обмундировании, а замполит, из форсу что ли, одел черный полушубок.
К исходу второго дня, когда все уже изрядно подустали и дело шло к
ночлегу, замполит с радистом остановились, чтобы подогнать отставших.
Колонна разорвалась и, когда к замполиту подошли саперы, отловившие где-то
заблудившегося ишака и погрузившие на него свои причиндалы, сверху полетели
пули. Ишак был убит на месте и рухнул на залегшего радиста, остальные
зарылись в валунах. Пули все свистели и свистели. Первым опомнился радист и,
вспомнив, что сверху может быть только прикрытие из полосатых, то есть
десантников, начал истошно вопить в микрофон, моля о пощаде, позабыв все
позывные. А стрельба все продолжалась. Наконец, все сообразив, радист
перестроился на волну полосатых и услышал доклад, что обнаружена группа
душманов с ишаком и муллой, которая в данной момент и уничтожается. За
несколько секунд радист успел растолковать десантуре, что к чему, и те
нехотя огонь прекратили. Сумерки, азарт, хреновая стрельба и
сообразительность радиста спасли, слава богу, всех, кроме ишака самой
крупной цели.