Рассказ бывшего рядового "Кандагарской бригады"

Война для советских солдат оказалась долгой и изнурительной. Но каждому достался "свой" ее кусочек. У каждого было "свое" время, "свой" бой, "своя" высота, "своя" пещера и свои боевые товарищи. Поэтому каждый солдат вспоминает эту войну по-своему.

"Я один из тех рядовых советских солдат, которые участвовали в первых боях с мятежниками (тогда мы называли их душманами) в марте - апреле 1980г.

Разве забыть, как к вечеру растянутые силы отряда собрались на обширном выжженном плато. Впереди раскинулась долина одного из притоков Гильменда. По обе стороны речной долины у подножья мрачных гор как бы растворились неприметно разбросанные кишлаки.

На самом краю плато смутно вырисовывались очертания крепости. В наступающих сумерках мы успели рассмотреть ее стены. Подобные сооружения из глины часто попадались нам даже в самых глухих и диких местах, почти все они заброшены, некоторые из них служили некогда убежищем монахам-буддистам.

Штурм крепости был назначен на следующий день. 27 апреля 1980 года мы поднялись в четыре часа утра. Рассвет еще только занимался, в горах было прохладно, многие как спали, так и вылезли из бронетранспортеров в шинелях. Старший лейтенант Волков собрал роту перед походной колонной машин. Лицо его выглядело необычно, каким-то сдержанно-сосредоточенным; похоже, он мало отдыхал ночью. Сам он тоже лишен был обычной своей строгости и не столько доводил боевую задачу, сколько отечески нас напутствовал. Нам предстояло овладеть крепостью и вместе с афганскими подразделениями очистить от душманов лежащие в пойменной долине сады, где предполагалось скопление банд.

- Самая главная задача, - сказал он в заключение, - не потерять ни одного нашего солдата. Лучше упустить десять душманов, чем лишиться хоть одного парня из роты...

Тем временем артдивизион уже начал огневую подготовку. Странно было думать, что это не учебные стрельбы, а настоящие боевые и что там где-то притаился невидимый враг. После нескольких залпов в крепостной стене образовалась брешь, пробитая специально для облегчения штурма. Батареи продолжали огонь, воздух сотрясал оглушительный грохот, перекатывающийся эхом в окрестностях, над крепостью вздымались клубы дыма и пыли. После большой паузы с воздуха начали атаку вертолеты. Реактивные снаряды с характерным шуршанием окончательно, казалось, уничтожили все живое, что еще могло там оставаться...

Наступила минута ввода в бой мотострелков. Раздалась команда: "По машинам! Вперед!" - и мы двинулись на штурм.

Наш бронетранспортер подъехал под самую стену. Один за другим мы выбрались из люков на землю и бросились в еще дымящуюся брешь.

Почти сразу стало ясно: душманы оставили крепость. И благополучно проскочив ее, мы спустились в долину. Между заболоченным лугом и обрывистыми склонами плато раскинулся сад, в котором росли невысокие деревья с непривычными красными плодами.

Наша маленькая группа растянулась цепью с дистанцией в три - пять метров и двинулась вперед. Каждую секунду мы ожидали появления врага. Для нас все было впервые, мы испытывали неизвестное доселе чувство, то ли это был страх, то ли возбуждение, то ли ожидание опасности. Позже мы постепенно привыкнем к боевой обстановке, но тогда впереди и где-то сбоку уже слышались частые выстрелы. Каким-то шестым чувством угадывалось, что здесь обстановка была уже гораздо серьезнее. Внезапно справа из-за кустарников возникла фигура в белой чалме, характерных для афганцев широких светлых шароварах и темной рубашке, подпоясанной кушаком, поверх которого была наброшена суконная безрукавка. Машинально я вскинул свой ручной пулемет и нажал на спусковой крючок. Тотчас и душман поднял свое оружие - английскую винтовку старого образца. Нас разделяло не более семи метров, выстрелы раздались почти одновременно, и он, пригнувшись, исчез с глаз так же неожиданно, как и появился. Наша группа продолжала медленно продвигаться вперед. Через несколько шагов между деревьями, но уже в другом месте, возникла фигура опять все того же душмана. Мы вновь обменялись выстрелами и вновь промахнулись буквально с нескольких метров. Все происходило быстро, в доли секунды, а между тем виделось мне как-то замедленно, точно в странном сне. Инстинктивно я стрелял не с пояса, а с плеча, не столько прицеливаясь, сколько прикрываясь оружием.

Мы прошли по саду около ста метров и уже начали огибать заросли кустарника, почти примыкающие к склону плато. "Коля! - крикнул мне командир отделения. - Обойди этот куст с той стороны! Чтоб не зашли нам в спину!" Слова его едва различались в шуме стрельбы. Я тотчас бросился исполнять приказ. За мной последовал автоматчик рядовой Куликаев.

Подойдя к зарослям, мы обнаружили узкий, искусно вырытый арык. Перед нами открывался как бы естественный зеленый коридор, стенами которого служили густой протяженный кустарник и склон горы. Протекая вдоль этого коридора, арык огибал гору и скрывался впереди, за выступом.

Бредя по колено в воде, мы обогнули выступ и в то же мгновение обнаружили засаду. Метрах в пяти впереди, в небольшой темной пещере, откуда выбегал арык, находилась группа бандитов, около семи - девяти человек. Из пещеры в нашу сторону был направлен пулемет, однако именно в этот момент залегший возле него душман отвернулся к своим и что-то им говорил. Я открыл огонь - жуткие предсмертные крики послышались в ответ.

Миша же Куликаев, словно тень следовавший за мной, оставался стоять по колено в воде. Его бледное лицо находилось совсем близко от меня, он яростно стрелял из автомата, добивая тех, кто оставался в пещере. "Сволочи! Сволочи!" - бормотал он сквозь зубы. Несколько мгновений я не мог отвести от него глаз, настолько поразил меня вид этого тихого, даже казавшегося в обычное время забитым деревенского паренька из далекой Карелии. Но вот, отступив в проем, он скрылся в лощине сада...

Едва я успел занять позицию на пригорке за редким кустом, как внизу за глиняной кладкой, почти в том месте, где я только что находился и куда исчез Куликаев, один за другим раздались два взрыва. Взорвались гранаты, но чьи? Все принимало какой-то странный оборот. С новой силой заговорили автоматы и пулеметы, бой становился жарким; все смешалось в невообразимый хаос. Но не оставлять же одного Куликаева - мне казалось, что он еще в саду.

Наугад скатился вниз, за глиняную кладку. Под кустарником я натолкнулся на труп душмана в чалме и цветном халате, с восково-желтым лицом и страшно оскаленными зубами. Чуть поодаль в ручье лежал лицом вниз наш солдат. Я подбежал к нему и повернул за плечо - это был Куликаев. Обе его ноги были изрешечены осколками, и гимнастерка почти вся пропиталась кровью. "Пить, пить..." - шептал он окровавленными губами. Голос товарища звучал глухо и странно, точно в бреду. Изуродованная осколком нижняя челюсть не двигалась. Меня поразили его открытые неподвижные глаза - он был без сознания. "Потерпи, потерпи, дорогой", - ответил я не столько ему, сколько для того, чтобы услышать себя и удостовериться, что все это не снится. Мне становилось жутко. Оглядевшись по сторонам, я обнаружил не замеченного сначала второго автоматчика - Абдулаева. Он лежал без признаков жизни, раскинув руки, головой к пещере: все тело также было изрешечено осколками.

Отступив к зарослям кустарника и напряженно оглядывая сад, я громким голосом позвал своих товарищей. "Поднимайся сюда, здесь все наши!" - отвечали сверху. "Здесь двое раненых, мне нужна помощь!" - прокричал я опять. Сверху послышалось что-то невнятное. В ожидании подмоги я поискал глазами более удобную позицию.

Мне вдруг начало казаться, что обо мне забыли, и что наши ушли вперед. Неизвестность обостряла воображение, меня охватило нехорошее предчувствие. Уже мерещилось, что душманы крадутся где-то совсем близко и что они окружают мое убежище. Хотелось встать и оглядеться. Я поднялся и ... нос к носу столкнулся с бандитами.

Три фигуры в чалмах с пистолетами в руках пугливо пробирались по арыку, ежесекундно останавливаясь и прислушиваясь к шуму боя. Не подозревая моего присутствия, они, вероятно, намеревались незаметно ускользнуть из пещеры, ставшей для них западней. Мое неожиданное появление оказало на них самое ошеломляющее действие: вскинув пистолеты, они беспорядочно выстрелили, но промахнулись. Одновременно поднял свой пулемет и я. Однако, когда нажал на курок, выстрелов не последовало ...

Мне запомнились их страшно перепуганные лица, нас разделяло три-четыре шага. Действуя скорее инстинктивно, я тут же присел в свое укрытие, и душманы, пораженные и загипнотизированные моими странными безмолвными маневрами, тоже присели. На миг мы опять потеряли друг друга из виду. Не теряя времени, я бросился на землю и скатился в лощину.

Отступив к зарослям кустарника, залег так, чтобы контролировать уже оба опасных места.

"Эй! Черт бы вас побрал! Будет кто-нибудь здесь или нет?!" - закричал я наверх.

"Сейчас, сейчас! Идем!" - отвечали мне, и вскоре действительно послышалось шуршание травы и чьи-то шаги.

С невыразимым облегчением я увидел, что снова не один. Ко мне подошли пулеметчик из соседнего отделения Ивашкеев, приятель Куликаева, и ефрейтор Нестеров, который уже успел сменить свою бесполезную снайперскую винтовку на чей-то автомат. Бледные лица обоих выражали такую растерянность, что трудно было внутренне не усмехнуться. Но было не до смеха. Хотя с появлением своих настроение мое поднялось, я испытывал чувство, словно за-ново родился.

"Сейчас еще подойдут", - торопливо, точно оправдываясь, сказал Ивашкеев. "Почему не спускались раньше?" - спросил я, но он только виновато пожал плечами. В это время показались ротный санинструктор и еще кто-то из третьего взвода. Санинструктор дрожащими пальцами докуривал папиросу не в силах решиться ползти за ранеными. По его бледному лицу было видно, что он сейчас никого не видит и не слышит.

"Смелее! У нас под прицелом - каждый куст", - ободрили мы его. Он, наконец, отбросил папиросу и пополз, может быть, так и не расслышав наших слов.

Первым он вынес Абдулаева. Вид изрешеченного осколками тела и полевой формы, почти сплошь пропитанной кровью, вызвал некоторое замешательство; я сам потащил его наверх. Тело казалось неимоверно тяжелым, вся моя одежда пропиталась кровью, еще три дня потом я так и ходил и спал в ней.

Увидев, что мы несем раненого, к нам подбежали несколько человек из нашей роты и помогли донести его до санитарной машины. На некоторое время я смешался со всеми. Мимо пронесли Куликаева, я подошел к нему, но он все так же находился без сознания. Так, не приходя в себя, и умер.

Между тем, я услышал, что кто-то выкрикивает мою фамилию. Какой-то запыхавшийся, весь в пыли десантник разыскивал меня.

"Ты был возле пещеры? Можешь показать?" - спросил он. "Да". - "Пошли, покажешь. Попробуем достать ее с соседнего склона". Мы побежали к стоящей тут же за предместьем боевой машине десанта. Нам удалось обогнуть излучину и выехать на самый край плато, как раз напротив пещеры, скрытой густой растительностью у подножья соседнего изгиба плато. Длинной очередью из курсового пулемета я очертил оба ее выхода, и оператор-наводчик по-слал туда несколько снарядов. Сам я расстрелял всю ленту. Только тут я почувствовал приступ страха от сознания минувшей опасности.

Тем временем за предместьем понемногу начали стягиваться силы отряда. Наше подразделение уже выстраивалось в походную колонну. На расстеленной подле одной из машин плащ-палатке неподвижно лежали Куликаев и Абдулаев. Тут же лежал и наш замполит Захаров. Лицо его было светло и спокойно, на полевой форме - ни следа крови. Погиб он возле той же пещеры, но с другой стороны, где открывался небольшой луг.

Вечером мы расположились лагерем на обширной горной равнине, где, кроме верблюжьей колючки, ничего не росло. Вертолет доставил нам горячий обед и письма родных. Отец, несмотря на все мои уверения в обыденности и повседневности нашей службы, писал: "Дорогой сынок, в первую очередь позаботься и почисти оружие, затем запасись водой и только потом думай о еде ..."

Сколько было таких ребят? Какой долг они платили, кому и за кого? Что потеряли они в этих горах и какой славы искали? Да просто солдаты всегда были подневольными людьми. Их туда послали воевать, и оказались они заложниками чужих амбиций и ошибок.

Каждая война имеет свои особенности. И война в Афганистане не была похожа ни на одну другую. У этой войны были свои приемы, своя тактика, свои способы. Не было четко выраженных фронта и тыла, не существовало ни границ, ни правил. Всегда было неясно: "Кто и где противник?" Казалось, что его нет нигде и что он - везде. Случалось так, что сегодняшние союзники завтра превращались в противников, и наоборот.