Кунарский дуплет (Воспоминания о бое в Даранурском ущелье, Афганистан)

11 января 1987 г., подстегнутые воспоминаниями о бое в Даранурском ущелье 4 днями ранее, мы затарились боеприпасами по самые завязки рюкзаков РД-54, приторочив к ним снаружи спальники и зимние куртки-бушлаты. Надеяться на относительно комфортный ночлег в заброшенном сарае или за стенкой дувала, где во время ночной засады можно спрятаться от пронизывающего ветра, не приходилось. Холод не тетка, особенно ночью на остывших камнях, когда выискиваешь положение тела, обтянутого нагрудником с магазинами и гранатами, хоть как-то сохраняющее тепло. Зимняя погода в Афганистане весьма обманчива. В ясный солнечный день можно даже позагорать, но только солнце скроется за горы, как тело пробирает холод.

Командир 3-й роты Николай Васильевич Пархоменко, уже не рассчитывал на «теплую» специальную плащ-палатку СПП с надувным матрасиком, в которой он две недели назад в одной из засад продрог до состояния сосульки. Совсем замерзнуть ему не позволила трофейная пакистанская куртка-парка с огромным карманом на половину спины. Условия выполнения боевых задач спецназом в Афганистане позволяли отклоняться от «уставной» формы одежды, а иногда даже требовали использования образцов обмундирования противника. Кроссовки или трофейные легкие ботинки-«бачата» (фирмы Batta) являлись не только особым показателем «борзости» их обладателя, но и надежно маскировали следы передвижения советских разведчиков. Вязаные шерстяные афганские носки-гетры, национальный головной убор – пакуль и шерстяная накидка дополняли и без того многообразную боевую форму, спасая разведчиков от ночного холода. Каждый народ столетиями адаптировал свою одежду, режим и характер повседневной деятельности к местным климатогеографическим условиям проживания. Этот опыт перенимали и многие из нас. Не избавлен был от этой преемственности и заместитель командира роты старший лейтенант Геннадий Удовиченко. Наряду с несменной форменной светло-песочной «прыжковой» и трофейным беретом пакистанских коммандос, видом которого он совершенно сознательно щекотал нервы «духов», зимой «боевой прикид» Геннадия дополняла национальная шерстяная накидка, которой он, как и остальные разведчики, заправски укутывался, укрываясь от холода ночью, а днем – от зорких глаз горцев.

После постановки на плацу боевой задачи рота расселась по БТРам и БМП, согласно «заранее купленным билетам», а точнее, боевому расчету: кто в люк; кто на башню, уверенно расставив ноги по обе стороны пулемета КПВТ или 30-мм пушки БМП-2; кто на крышу корпуса, облокотившись на башню боком и подложив под пятую точку подстежку от бушлата; кто ненадолго в десант, пока проезжаем относительно безопасную зону по асфальту. Мы редко залезали внутрь десантного отделения БТР или БМП, но при сильной усталости, когда чувство опасности несколько притуплялось, мы надеялись на русское авось и Господа Бога, позволяя себе «расслабуху».

Затянувшись сигаретой и помахав рукой провожающим товарищам, мы выехали из расположения родного батальона под дружеские реплики наряда по КПП. В тех шутках-прибаутках мы топили страх смерти и укрепляли до прочности булата наше боевое братство.

В нашу смешанную колонну входило пять БТР-70Г (сбоку на башне АГС) из 3-й роты, два тягача МТ-ЛБ с буксируемыми гаубицами Д-30 артдивизиона соседней 66-й мотострелковой бригады и три БМП-2Д 1-й роты нашего отряда. Слева по борту промелькнули «Соловьиная роща» (любим мы русские везде давать свои названия) – сады цитрусовых и оливковых деревьев, аэродром «Джелалабад» и сам провинциальный центр.

Две основные улицы Джелалабада сходились к шумной центральной площади, шумевшей национальной музыкой, лившейся из дорогих дуканов (торговых лавок). Дуканы располагались впритирку друг к другу, подчеркивая своим товаром контрастность восточного города. Лавки со швейными изделиями и тканями из Индии и Пакистана чередовались с чеканными и швейными мастерскими, пекарнями и закусочными, пахнущими свежевыпеченными лепешками и другими восточными яствами, вперемежку с ними располагались магазины готовой одежды, овощные и посудные лавки и прочие торговые точки. Наше внимание в первую очередь привлекали лавки, на прилавках которых красовались бутылочки диковинных для нас напитков «Фанта», «Кока-кола» и «Си-си», модные в ту пору «вареные» джинсы, различные женские украшения и другая всячина. Чем ближе к центру, тем дуканы становились богаче, а дуканщики вальяжнее. Шныряющий всюду местный люд внимания на ставшую привычной военную технику иногда не обращал, за исключением кишлачных жителей, прибывших в город по своим делам. Впрочем, мужчины-афганцы иногда помахивали нам рукой, детвора при любой остановке подскакивала чуть ли не под самые колеса, удивляя знанием русского языка (чего греха таить – в основном матерного). Афганские женщины? О них отдельно: некоторые торопливо прикрывают нижнюю часть лица платком и отворачиваются от нас, другие – молоденькие гимназистки и студентки, озорно подмигивают шурави, кося взглядом по сторонам – не заметил ли кто из соплеменников.

В общем, город жил своей жизнью, абсолютно ничем не напоминающей о продолжающейся уже восьмой год войне. А эта война шла всего в нескольких километрах от города.

Наша колонна, оставив позади пестроту и шум центральной городской улицы и проскочив скромные пыльные предместья, выкатилась на мост через реку Кабул. Командир 3-й роты Николай Пархоменко, очень гордившийся своими пышными черными усами и даже взявший из-за них позывной «Гусар», доложил в штаб, что «цепочка пересекла голубую ленточку». Втискиваясь в Кунарскую долину, сжатую высокими горными хребтами, все «гусары» постепенно начинали серьезнеть. Горы Кунара наблюдали за нами и молчаливо говорили: «Сколько мы всего перевидали за свою жизнь. Сколько было здесь воинов до вас, сколько будет после, но все останется здесь по-прежнему…».

Съев свою положенную порцию пыли и припудрив ею лица, мы благополучно приближались к предполагаемому месту развертывания артиллерии и бронегруппы. Темнело. Часть БТРов осталась прикрывать огневую позицию артиллерии, другая же, с десантом на борту, переправилась через реку на правый берег Кунара. Выписывая зигзаги между пересохшими каналами и полуразрушенными подворьями безжизненного левого берега реки, избегая движения по грунтовым дорогам, броня в практически полной темноте направлялась к месту спешивания десанта. После чего «пехоте» предстояло протопать не один километр для организации засады на предполагаемом маршруте передвижения «духовских» караванов. Но вдруг совершенно неожиданно шедший перед нами головной БТР остановился. К нам подбежал командир роты минирования капитан Александр Кирилин и быстро вполголоса рассказал, что впереди по дороге ускакали два всадника на лошадях. Скрыться в темноте им было не сложно, так как включить фары и демаскировать тем самым местонахождение брони мы не могли.

Когда колонна остановилась, с последней БМП доложили, что на обочине дороги обнаружен срезанный вьюк с 107-мм реактивными снарядами (PC), а затем и еще один – с выстрелами к безоткатному орудию.

– К броне! – скомандовал Пархоменко.

Горохом простучали подошвы, у кого-то по неосторожности лязгнул автомат. Стволы пулеметов БТР и пушек БМП ощетинились, развернувшись в разные стороны. Одна группа заняла круговую оборону у брони, поскольку никогда нельзя исключать возможность какой-то уловки противника. Двумя другими группами мы, полусогнувшись, быстрыми перебежками рванули в сторону обнаруженного в ночной бинокль вьючного одногорбого верблюда.

Несмотря на противное возбуждение, возникшее от нестандартности сложившейся ситуации, я старался не спотыкаться о камни и держаться рядом с лейтенантом Удовиченко, уследить за которым было очень сложно. Двигался он своеобразно: то делал быстрые и короткие рывки вперед, то вдруг присаживался и начинал подкрадываться. Со стороны его движение в целом напоминало осторожно ползущего змея. Наверное, именно поэтому, а не только в связи с созвучностью фамилии, за глаза мы его называли Удавом.

Шарахнувшийся в темноту верблюд был обездвижен из бесшумного автомата. Он оказался навьючен теми же «эРэСами». Организовав осмотр местности мы обнаружили еще несколько срезанных вьюков с различными боеприпасами.

Обнаруженный мной и Мишей Бондаревым вьючный мул упрямо тянул в сторону, зацепившись сеткой вьюка за ремень моего автомата. Я прекрасно понимал, что если не удержу мула – останусь без оружия, и стал звать на помощь кого-нибудь с ПБСом. Ситуацию спас кто-то из товарищей. Мул хрипя рухнул набок, увлекая меня за собой.

Мне тогда было жалко вьючных животных, которых мы вынуждены были убивать. С годами я все меньше и меньше нахожу оправданий этому убийству. Наверное, поэтому я и не стал охотником.

Осмотрев прилегающую местность, мы ушли в район организации запланированной засады. Броню оставили на этом берегу (ранее планировалось отправить ее обратно к огневой позиции артиллерии).

Основная группа шла по дороге, петлявшей по крутому обрывистому берегу Кунара. Сверху по плато параллельно нам двигалась 4-я группа под командованием лейтенанта Сергея Суковатого. Гранатометно-огнеметный взвод (4-я группа) была своего рода «тяжелой артиллерией» советских рот спецназа в Афганистане. На ее вооружении состояли 30-мм автоматические гранатометы АГС-17 «Пламя» и реактивные пехотные огнеметы РПО-А «Шмель» и РПО-Б «Рысь».

Шли мы достаточно быстро, едва поспевая за идущими налегке четырьмя ХАДовцами (оперативными сотрудниками МГБ Афганистана). Когда лейтенант Удовиченко остановился, я чуть не налетел на него. Присев на корточки, он всматривался в ночной бинокль в темноту.

– «Духи!» – это было одновременно и оповещением, и командой, которая по цепочке, от разведчика к разведчику, ушла в тыл колонны.

В то время, когда команда еще не успела дойти к замыканию, мы рассыпались в боевую линию, на ощупь выбирая себе огневые позиции.

На маршруте движения глаза постоянно фиксируют укромные места на случай внезапного поворота событий. Эта привычка еще долго преследовала меня даже после службы, но в данной ситуации все произошло настолько внезапно, что буквально несколько секунд замешательства в группе все-таки были допущены.

– Четвертая группа, огонь! Четвертая группа, огонь! – скомандовал Удовиченко по радиостанции. Какие-то секунды нужны были и группе огневой поддержки, чтобы передернуть затвор АГС или поставить на боевой взвод РПО. Но лишнего времени уже не было. Сигнал «Огонь» дал автомат Калашникова самого Геннадия.

Через несколько секунд отряд обрушил на противника всю свою огневую мощь. Кульминацией огневого поражения следующей нам навстречу группы моджахедов стала «тяжелая артиллерия» группы Суковатого. На дороге вспыхнул яркий шар разрыва РПО за которым последовали учащенные разрывы осколочных гранат АГС-17. Впереди и левее меня особенно старался молодой пулеметчик Серега Узюкин.

Парень так бешено вертел стволом своего пулемета, что очереди уходили или вверх – «по самолетам», или рикошетили от лежащих перед ним камней туда же – в небо. Мне пришлось стукнуть его кулаком по ноге и, перекрикивая грохот автоматных очередей, приказать ему опустить задранную голову и стрелять прицельными очередями.

Из-за внезапности боестолкновения, в котором мы лишь на миг опередили «духов», рота занимала не очень выгодное положение. Стрелять было неудобно, а тут еще у меня на третьем магазине заклинило патрон в патроннике. Пришлось выбивать крепко заклинившую затворную раму и практически на ощупь производить неполную разборку и сборку автомата.

Как оказалось, навстречу нам шла группа моджахедов полевого командира Гафара численностью около тридцати человек. По всей вероятности, Гафар был предупрежден о нас, но не рассчитывали на то, что спецназ после захвата каравана пойдет дальше.

Нанеся противнику огневое поражение, мы перегруппировались и организовали осмотр места боя. При осмотре были обнаружены брошенные выстрелы к противотанковому гранатомету «Тип 69» (китайская версия отечественного РПГ-7), и… несколько луж крови. Нужно отдать моджахедам должное: ни одного убитого или раненого они не бросили и, потеряв инициативу, скрытно отошли, растворившись в ночи. Из темноты вынырнул, хитро улыбаясь, Сафар, проводник-хадовец, и протянул Удовиченко уникальный трофей – радиостанцию размером чуть больше обычной телефонной радиотрубки.

В ходе осмотра места боя расчет АТС-17 обстреливал предположительные пути отхода моджахедов и вероятные места обхода ими нашей засады – кто знал, что у них на уме. Вращая головой по сторонам, я увидел в горах мигающий фонарик (один из основных способов сигнализации у «духов» в ночное время). Расстояние до него было порядка километра, и Удовиченко поставил задачу гранатометчикам «погасить фонарик». Ребята сделали первый пристрелочный выстрел и накрыли очередью «духовскую фишку», проявив все свое мастерство. Стрельба велась в полной темноте без использования прицела ПГО-17 – гранатометчик вел огонь, что называется, «от бедра» – не прицеливаясь.

Рота начала отходить к бронегруппе по единственно возможному маршруту – грунтовой дороге, прикрывая отход огнем артиллерии. Обрадованные возможностью «поработать», артиллеристы так увлеклись, что клали «огурцы» впритирку к нам…

Бронегруппа быстро доставила нас на ту сторону реки, где стояла наша помощница – артиллерия.

– Ну и войну вы там устроили! – восхищенно сказал невысокий парнишка-артиллерист, хорошо слышавший и видевший наш бой в засаде.

В батальон мы приехали героями недели с хорошим двойным результатом – дуплетом.

Мы чувствовали себя в Афгане победителями – волками спецназа. А в тех случаях, когда мы теряли своих боевых друзей, укреплялось чувство братства между оставшимися в живых и долга перед павшими. Чувства братства и долга даже через двадцать лет заставляют нас искать друг друга, писать, звонить, встречаться по всему бывшему Советскому Союзу.

Наши погибшие товарищи объединяли нас. После того кунарского выхода саперу Васе Кабанову из Свердловска оставалось жить всего шесть дней. Погиб он на рассвете 17 января 1987 года одновременно с командиром группы 1 -и роты лейтенантом Игорем Семиным. Тогда взрыв противопехотного фугаса покалечил минеров Валеру Фрунзе и Вадима Ведмедя, закрывших собой ребят из 1-й роты, что шли за ними…

Серега Яцковский из Днепропетровской области погиб через десять дней в Черных горах, когда его группа попала под огонь снайпера. Мы тогда с Андреем Глининым поднялись на высотку для эвакуации погибшего Сереги и раненых. Бой продолжался целый день. Когда в самый напряженный момент боя Удовиченко дал команду: «Приготовить гранаты!», а затем добавил: «Подпускать вплотную! Покажем, как умирают советские десантники!» – мы восприняли эти слова без всякого пафоса, который вкладывают некоторые в такие слова… Оставлять ту высотку в Черных горах мы не имели права – внизу были боевые товарищи из 2-й роты. В этом же бою пара Ми-8 под командованием Александра Раэляна неожиданно для нас и «духов» пронеслась над головами, сбрасывая нам боеприпасы, большую часть которых подобрать под пулями было невозможно. На «восьмерках» даже высадили борттехников, а груз сбрасывали офицеры 1-й роты Николай Жерелин и Александр Мусиенко. В этом полете было установлено точное местонахождение противника. Затем в дело вступили боевые вертолеты Ми-24 и штурмовики Су-25. Дорогие наши пилоты «пчелок» и «шмелей», «крокодилов», «стрижей» и «грачей», низкий вам поклон и светлая память всем, кто не сгорел в своем последнем полете, выручая нас в критические моменты боя. Представляете, насколько легче становилось на душе только от мысли, что кто-то, совсем незнакомый, спасает тебя, рискуя собой?

Всего за время моей службы наш 154-й отдельный отряд специального назначения, открытого наименования которого мы, солдаты, даже не знали, называя его «первым батальоном спецназа», потерял убитыми тридцать одного человека. Каждая смерть заставляла нас, в ту пору еще мальчишек, но мнивших себя очень взрослыми, остановиться и задуматься о жизни и… смерти. Ведь каждый из нас, преклонив колено, провожал в последний путь уходящих в вечность боевых друзей – на броне БМП, с плаца, под прощальный салют, и осознавал, что сам может быть следующим…