Рассказ "Бахча" (война в Афганистане)

Разваренная пресная гречневая каша не лезла в горло, от баланды под

кодовым названием "суп на м/б" - тошнило, ну, а на перловку Гришин вообще
смотреть не мог. Такая хавка за полтора года службы осточертела, другой на
оставшиеся полгода - не предвиделось.
Рядовой Гришин заходился в злобе и тоске. В полукилометре от полка, за
колючей проволокой и минными полями, раскинулась афганская бахча.
Солдат смотрел на огромное поле с четырехугольным шалашиком в центре, и
все гадал: как же ему дотянуться до бахчи? Близок локоть, да не укусишь.
Гришин это прекрасно понимал. Как выйдешь, когда все вокруг охраняется? Да и
страшно было. Не афганцев боялся солдат, а своих - офицеров. Заметят,
поймают, накажут. Начхим точно свинцовыми кулаками грудную клетку вобьет в
позвоночник. Короче говоря - сплошная безнадега.
Гришин смотрел на бахчу, затем вздыхал и плелся на пост, где на "зушке"
- двуствольной спаренной зенитной установке - дежурил его друг.
Под маскировочной сетью сидели Гришин с земляком Ивантеевым, курили и
разговаривали о наболевшем.
- Это западло какое-то, Серега, - жаловался Гришин товарищу. - Лето в
разгаре. У духов арбузы, виноград, яблоки, дыни, груши - все, что душе
угодно, а мы этими консервами давимся.
- Если бы консервами, - щурился от дыма Ивантеев. - Когда ты сгущенку
видел? А в каше тушенка есть? То-то! Я сам чувствую - еще немного и листья с
деревьев жрать начну. Слышь, я читал где-то, что в одной семье было малое
дитя. И, значит, подходит оно к стенке и начинает лизать известку. Родители
били ребенка, а он все равно языком по стенкам водит. Короче, предки стали
следить за ним, всячески отгоняли от стенки, и малый умер.
- ???
- Не понял?
- Избили до смерти?
- Бестолочь ты! В организме у него этого, как его, тьфу ты черт, -
Ивантеев взъерошил волосы, задумался, а потом хлопнул себя ладонью по лбу. -
Во, вспомнил, калия не было. Организм требовал, поэтому дитя по стенам и
ползало. А как родители запретили, так он и умер.
- А у меня витаминов не хватает, - загрустил Гришин. - Я тоже,
наверное, скоро подохну. Слушай, когда ты последний раз арбуз точил?
Ивантеев бухнул с размаху, не задумываясь:
- Неделю назад.
Гришин выпучил глаза и посмотрел на друга так, словно ему уже завтра на
дембель.
- Врешь!!!
Ивантеев ногтем большого пальца зацепил за передний зуб, поддел его,
словно пытался выломать, а потом этим же ногтем резко чиркнул по горлу.
- На козла, - коротко сказал он.
- Вот это да!
- Димка-водитель с командирского бэтээра угостил. Они только-только из
города приехали. Арбуз в бэтээре жрали и мне кусок отрезали. Я Димке
когда-то классную дембельскую запонку на галстук выточил. Вот он и вспомнил.
- Везучие они. Ездят кругом. Что хотят - продают, что хотят - покупают.
А тут сидишь день-деньской за колючей проволокой и никуда не выйти.
Угораздило меня в химики попасть. Ни боевых, ни выездов, ни черта нет. Пайсу
тоже не сделаешь. Окочурюсь я с такой житухи!
- Скорее ты на войне окочуришься, от пули, - справедливо заметил
Ивантеев. - Радуйся, что жив-здоров. Сколько полк на последней операции
потерял людей? А наш призыв возьми. Жорка без ноги, Юрик Бахтин - слепой,
Колька-Мерседес подорвался на фугасе. Вообще ничего от него не собрали.
Дряни всякой напихали в цинковый гроб, запаяли и домой отправили. А что
делать было? Я подсчитал как-то: из нас, нашего призыва, из ста шестидесяти
трех человек девять убито, четырнадцать калеки, сорок два ранены были. Я уже
контуженных и всех тех, кто желтухами, тифами, амебиазами и прочей гадостью
переболели, не считаю. Думаешь, инвалидом жить хорошо? Кому Юрик сейчас
нужен? Он письмо прислал. Фиг разберешь. Буквы перекореженные - писал через
какую-то картонку. Хреново, говорит, мужики. Блуждаю по дому, на углы
натыкаюсь, никуда не выйти. С отчимом несколько раз дрался. Тот пьяный
приходит - и на мать с кулаками. Юрик - защищать. Особо не помахаешься,
когда ничего не видишь! - Ивантеев сплюнул. - Юрик просил Баклана к нему
после дембеля заехать - помочь с отчимом разобраться. Но, говорит, я его,
наверное, еще раньше прибью. Издевается он над Юриком, падла. Веревки в доме
исподтишка вяжет, а Юрец через них падает. А ты говоришь! Я вот тоже на
сопровождение колонн рвался. Лучше, думал, ездить, чем на одном месте
сидеть. Время так быстрее летит. А как под Кабулом нашу колонну сожгли и мне
ногу прострелили - никуда не хочу. Из госпиталя вышел - сюда посадили. Я
сижу и не рыпаюсь. И ранение вроде не тяжелое, а ведь болит, собака. Иногда
как схватит, так слезы из глаз. Не хочу, а они льются и льются, - Ивантеев
скривился и закончил. - Так что, братан, сиди и не дергайся. Дома
нахаваешься.
- Декабрь будет. Какие фрукты? Сдать бы что-нибудь и нажраться всего
досыта, - размечтался вслух Гришин. - Ведь на третьем посту проход в минном
поле есть?
- Есть, - подтвердил Ивантеев. - Туда по ночам афганцы приходят, мужики
с поста им товар сдают. Пайсу делают хорошую. А то! Сгущенку, тушенку, муку,
рис - все, что тащат им со склада или столовой, то они и продают. А потом
делятся с теми, кто им все это приносил.
- Мне и сдать нечего. Что у нас сопрешь? Противогазы?
- Кто на что учился, - ухмыльнулся Ивантеев.
Гришин вяло пожал ему руку и побрел в казарму. Настроение было
окончательно испорчено, и продолжать разговор не хотелось.
В расположении, лежа на кровати, думал солдат об арбузах. Ну, не смешно
ли? Вокруг фруктов полным-полно, продаются они по дешевке, бачи ими
обжираются, а они - весь полк - только слюну глотают.
Запрещено было русским покупать у афганцев фрукты. Везли их на машинах
или перебрасывали на самолетах из Союза, но все равно ничего из этого до
бойцов не доходило. А самим частям, чтобы что-то купить - ни-ни. Боялись,
что подсунут отравленные фрукты. А как они подсунут? Если мужик с соседнего
поля их продает, а сам живет рядом, и дом его тут же стоит, где детей орава.
Разве будет он этим заниматься? Понимает прекрасно, что за такие шутки
шурави-советские в порошок сотрут всю его семью, а от дома камня на камне не
оставят. И потом, то ли он будет все это на базар таскать и там продавать по
килограмму, то ли он сразу - оптом - все сдаст. Есть разница? Конечно, есть.
А что касается денег, то их в полку полным-полно. Под ногами валяются. Какая
свалка битых машин за автопарком! Переводчик Каримов рассказывал, что из
кишлака афганцы приходили к командиру полка. Разговаривали о свалке.
Предлагали два миллиона афошек, чтобы ее к себе перетащить. Бачи - они
молодцы. Ребята говорят, что наши сожженные машины афганцы до болтика
разбирают. Все у них в дело идет. А здесь такое богатство ржавеет
Два миллиона! У Гришина перехватывало дыхание, и он судорожно начинал
думать, что же на эти деньги можно купить. Выходило так много, что у солдата
сдавливало грудь, и он отгонял от себя эти мысли. Еще бы! Видеомагнитофон
стоит в дукане сто тысяч. Да за два миллиона всю долину, все поля, наверное,
можно купить.
Но кто купит? Гришин прекрасно понимал, что никто не отважится продать
этот металлолом: ни командир, ни его заместитель, ни начальник штаба. Дорого
им эта сделка обойдется, если кто-нибудь их застучит. А то, что сделает это
кто-нибудь, Гришин не сомневался. Зависть да жадность - подружки подлости,
все втроем ходят, под ручку. Вон у них два прапора продали машину бензина,
да деньги не поделили. Рассорились и в штаб друг на друга стуканули. В итоге
- разбирательство, шум и суета.
Горы винограда и сочные, продолговатые арбузы вкупе с ароматными
янтарными дынями постепенно исчезали в воображении Гришина и от этого
казались ему еще желанней. Настолько, что если бы добрый волшебник на
соседние кровати с одной стороны от Гришина положил девушку, а с другой -
сочный, аппетитный арбуз, то солдат бы надолго задумался, что бы выбрать.
Представляете, до чего дошел Гришин? От девушки отказывается! Нет, вы
не представляете - для того, чтобы это представить, надо вам было бы
прослужить в Афгане ну хотя бы три месяца.
По ночам снилась Гришину бахча.
А за колючей проволокой наяву, а не во сне созревали огромные арбузы,
уткнувшись огромными мордами в сухую землю.
Однажды после обеда пришел Гришин к Ивантееву. Настроен он был
решительно.
- Ну его к дьяволу, Серега! Пойдем на бахчу.
- Каким образом?
- Да через третий пост, по проходу.
- Прямо сейчас?
- Конечно.
- А ты не того? - Ивантеев покрутил пальцем у виска. - Офицеры сцапают
- умрешь, бегая в полной боевой выкладке по плацу.
- Сам ты того, - обиделся Гришин. - Что я, придурок, просто так дело
предлагать? Я же все продумал. Сегодня в пять часов в клубе собрание
офицеров и прапорщиков полка. Все до одного туда сползутся - это точно.
Думаю, что не меньше часа будут заседать. Да мы за двадцать минут все
сбацаем. Вещмешки с собой возьмем, гранаты на всякий случай - и всех делов.
Ивантеев задумался.
- А этот сторож-пацан?
Гришин захохотал.
- Да он же одноногий. Прыгает на своей деревяшке еле-еле. Что он нам
сделает? А если подойдет, ругаться начнет, то дадим ему в тыкву, и все.
- Вообще-то можно, - неопределенно сказал Ивантеев.
- Не можно, а нужно, - напирал Гришин. - Вещмешки и гранаты я уже
приготовил.
И в конце концов Ивантеев согласился.
В начале шестого, проинструктировав ребят на третьем посту и пообещав
им парочку наиспелых арбузов, друзья подались на бахчу.
Солнце скатывалось за горы. Его лучи уже не испепеляли землю, а лишь
скользили по ней.
Задыхаясь, солдаты подбежали к бахче и начали торопливо ворочать
арбузы, выбирая самые спелые.
Вещмешки постепенно раздувались. Из шалашика выглянул смуглолицый
парнишка, всмотрелся в солдат, а потом приветливо замахал рукой. Друзья
переглянулись.
- Подойдем, что ли? - спросил Гришин.
- Давай.
Афганец торопливо скакал навстречу. Он радостно улыбался, показывая
мелкие частые крысиные зубки. Протянул немытую руку, зацепился ею за крепкие
мозолистые солдатские ладони. Приглашая, ткнул пальцем в сторону шалашика.
- Бийо. Унджа бийо. На тарс. Душман нист.
Слова "душман" и "нист" были друзьям знакомы. Гришин кивнул головой.
- Нист так нист. Пойдем, мужик.
"Мужик", как птица с перебитой лапой, запрыгал к шалашу. Солдаты
посмотрели на пост, убедились, что знака тревоги нет, и зашагали за пацаном.
В шалаше уселись они на землю треугольником.
- Ангур бухо?
Ивантеев с Гришиным непонимающе переглянулись.
Парнишка потянулся к узелку, развязал его. Там оказались спелые большие
грозди винограда.
- Ин ангур аст! - сказал афганец и вложил виноград в руки солдат.
Гришин угостил пацана "Охотой".
Не успел парнишка сделать несколько затяжек, как друзья выбросили
пустые кисти.
- Хороший виноградик, - вздохнул Ивантеев. - Вот такого бы набрать.
Мальчишка, казалось, понял, о чем сказал солдат. Он вытащил сигарету
изо рта и быстро заговорил, высовываясь из шалаша и указывая на два одиноких
дувала, которые стояли почти у самого подножия гор. Расстояние до них - с
километр.
- Дар унджа ангур бесийор зияд аст!
Парнишка широко разводил в стороны руки, надувал щеки и качал головой.
Друзья задумались.
- Сходим, что ли, - предложил Гришин. - Гулять так гулять! Я уже и
винограда хочу.
Ивантеев посмотрел в сторону полка.
- А если заметят?
- Тоже верно, - согласился Гришин и повернулся к афганцу, - Понимаешь,
бача, мы бы сходили, но нам нельзя. Командор, понимаешь, - Гришин ткнул
пальцем в сторону вышек, а затем свел пальцы в кулак и ударил им несколько
раз себя по челюсти, - голову оторвет. Сходи лучше ты. А мы тебя подождем
здесь.
Гришин показал на пацана и задвигал двумя пальцами, будто шагает тот в
сторону дувалов. Парнишка понял, вздохнул и так же выразительно показал на
деревяшку.
- На ней много не набегаешь, - согласился Гришин.
Он посмотрел на Ивантеева.
- Сходим, что ли?
Афганец потянул Гришина за рукав, выполз из шалаша, показал на арык,
который проходил рядом, и быстро заговорил.
- По арыку предлагает проскочить. Шарит, бача. Точно, он сейчас сухой.
Гришин вскочил с земли, захлопал по штанинам ладонями, отряхивая пыль.
- Давай сходим. Вещмешки здесь оставим. Виноград в майки собирать
будем, узлом их с одной стороны свяжем.
Солдаты бросили взгляд на пост - по-прежнему все спокойно. И они,
пригибаясь, побежали к арыку.
Гришин с Ивантеевым зашли за дувал и остолбенели: два бородатых афганца
целились в них из автоматов. Пацан что-то радостно закричал за спинами
солдат.
- Бежим! - всхрипнул Гришин и опрометью бросился за угол. Тенью
метнулся за ним Ивантеев.
Одноногий, который стал калекой из-за советской противопехотной мины,
пискнул и кинулся в ноги Гришину. Тот покатился по земле, судорожно вырывая
из кармана гранату, затем дернул за кольцо и швырнул "эфку" за дувал. Взрыв.
Гришин вскочил, с силой вбил носок полусапога в ребра пацану и помчался
к полку. Далеко впереди маячил Ивантеев, быстро перебирая ногами.
Услышав взрыв, на посту заволновались. Солдаты увидели, как по полю,
спотыкаясь, бежали две фигурки. Они размахивали руками и не оглядывались.
Застучали прицельные автоматные очереди. Первым споткнулся и врезался в
землю Ивантеев. Петляя, как заяц, мокрый и задыхающийся, к нему подбежал
Гришин. Рванул за плечо, перевернул, заглянул в угасающие глаза друга.
- Серега, бача, как же это так? Сере...
Договорить он не смог. Пули пробили ему грудь и горло, сорвав
напоследок кусок черепа на затылке. Мозг цвета горчицы каплями усеял спину
солдата. Кровь хлынула на Ивантеева, и Гришин упал рядом с земляком, с силой
ударяя ногами по земле. Вскоре и он затих.
Остервенело заработали "зушки" на постах, разбивая серые стены. Потом
по дувалам била артиллерия. Танк, выползший из капонира на прямую наводку,
бухал монотонно и однообразно. Стены строений вздувались пузырями пыли.
На следующее утро на трибуне стоял командир полка. Под ней - на старых
плащ-палатках - тела Ивантеева и Гришина.
На плацу - общее построение полка.
Сначала говорил командир, потом замполит. Они рычали, матерились и
грозили всеми карами тем, кто еще хоть раз попытается выбраться за пределы
полка.
Затем они, казалось, забыли об убитых, и командир, как всегда, рявкнул
в микрофон:
- К торжественному маршу! По-рот-но! Дистанция - двадцать метров!
Управление прямо, остальные на-пра-во! Шагом марш!!!
Из динамиков грохнула бравурная, радостная музыка. Полк зашаркал
ногами, зашагал по периметру. А вдоль трибуны уже рубили строевым шагом
первые роты, повернув головы направо и вздернув подбородки. Командир стоял
как чугунный и гавкал на тех, кто, по его мнению, недостаточно высоко
поднимал ногу.