Отклонения в строю

В эпоху информационных войн забыли о военных психиатрах

Есть ли в нашей армии специалисты, способные защитить солдата от особого вида оружия массового поражения, – информационно-психологического, травмирующего нервную и психическую систему человека? Пока есть. Но если не вмешаться в ситуацию, это «пока» будет недолгим.

Противостоять агрессивной информационной среде, которая выводит солдат из душевного равновесия, воздействует на мозг, нервную и иммунную систему, калечит психику, а порой и сводит с ума, могут лишь профессионально подготовленные люди. Вроде как аксиома: солдат должен быть психически здоров. И кто-то обязан за это отвечать.

«…Не должны быти дураками»

Эта задача уже давно не по зубам нынешним замполюдам-воспитателям, экс-пропагандистам идеологических отделов КПСС или аналитикам различных хитрых служб, работающих со СМИ и общественностью. Надежда на специалистов, в чьем ведении находится человеческая душа, которая на греческом именуется психо.

Оставим за скобками возрождаемый институт главных армейских «душеведов» – полковых священников, возвращаемых в строй в ранге помощников командиров по работе с верующими военнослужащими. Их полезность сомнений не вызывает, но бесценный опыт военных батюшек – тема для другой статьи. Среди тех, кто также занят лечением душ, особое место занимают военные медики-психиатры. В России они появились в декабре 1909 года. Почти тогда же стали включаться в состав медкомиссий для отбора новобранцев на службу. Что, однако, не значит, будто прежде никто этим в русской армии не занимался. Еще император Петр в своих приказах по армии в 1722 и 1724 годах отмечал, что будущие солдаты «…не должны быти дураками». Замечание в корне верное, но вряд ли царь-реформатор задумывался, что дураками не только рождаются, но и становятся. В том числе уже после попадания в армию.

Сойти с ума солдату на войне можно запросто. Дело лишь в особенностях психики, крепости нервной системы и нагрузках на нее. С развитием и усложнением техники и вооружения, средств массового поражения процент воинов с душевными (психическими) расстройствами возрастал. Первые баталии, носящие ярко выраженный поражающий информационно-психологический характер, можно отнести к концу XVIII – началу XIX века, эпохе наполеоновских войн. Сам император Франции был не только прекрасным артиллеристом, отличным стратегом, но и великолепным психологом – хорошо знал не только о поражающей силе артогня, но и о деструктивных возможностях пропаганды. Поэтому Наполеон не щадил психику противника, потрясая его воображение демонстрацией ужасов войны и даже газетными «утками» с заведомой дезинформацией о переломе ситуации на фронтах в его пользу, взятии столицы, пленении командующего армией противника, ее капитуляции, чем вызывал всеобщую панику и шок в стане неприятеля. В сочетании с его безусловным полководческим талантом такие нетривиальные методы и приемы ведения войны с элементами информационно-психологического воздействия по сути сводили с ума сотни солдат и офицеров неприятеля, поражали их волю к сопротивлению и заставляли многие города сдаваться на милость победителя.

Россия отнюдь не плелась в хвосте психологической науки, получившей широкое развитие на Западе. В июне 1859 года, после Крымской войны в стране открылась первая в Европе специальная кафедральная клиника душевных болезней. Одной из ее задач было специальное лечение и изучение душевнобольных инвалидов-ветеранов. В июне 1892-го в столице империи состоялось торжественное открытие нового здания клиники, активную поддержку в строительстве которой оказал тогдашний военный министр России генерал-адьютант Петр Ванновский. Участник Балканской войны 1877–1878 годов, он хорошо понимал важность проблемы. Клиника была электрофицирована, телефонизирована, оборудована по последнему слову техники, например, гидротерапевтическим отделением с подогреваемым бассейном и даже собственным кегельбаном и оранжереями. В ней предусматривались койко-места не только для офицеров, но и для нижних чинов. Ясно, что попасть в данное лечебное заведение могли не все, а число нуждающихся росло.