Виталий Цымановский

Картина того кровавого боя на горе Лысая воссоздавалась по рассказам его участников. Каждый из них непременно называл капитана Цымановского как основного, самого толкового, самого “матёрого”, самого рассудительного, самого хладнокровного и отважного офицера, который ценою собственной жизни не позволил бандитам одержать победу над горсткой спецназовцев… Именно в тот день капитан Цымановский сыграл свою далеко не последнюю роль в своём последнем бою. Долгих восемь лет ждали однополчане, чтобы в это созвездие Героев по праву вошёл и капитан Виталий Цымановский. Выплакали все слёзы его мать и жена, выроc сын, уж которое поколение солдат сменилось в его группе спецназа. Недоумённо-горький вопрос “Почему не дали ему Героя?” успел смениться очень тягостным чувством – неверием в справедливость. Она всё же восторжествовала: капитан Виталий Цымановский – Герой России. Неля Степановна всё плачет, всё корит себя. Когда Виталик приезжал к ней в Запорожье в последний раз, она посетовала: “Сыночек, что же ты неласков со мною стал, письма мне редко пишешь?”. Он тогда кинулся к ней, обнял, расцеловал: “Ну что ты, мамуля! Я тебя больше всех на свете люблю. Честно тебе признаюсь, мама, — дочку я хочу. Чтоб на тебя была похожа, чтоб такая же добрая и ласковая была. А пишу редко – так просто некогда там, на войне…”

А потом его сослуживцы из отряда спецназа “Росич”, когда поминали, горько-сокрушённо вздыхали: “Вы, тётя Неля, в воспитании сына одну-единственную ошибку допустили – не научили Витальку себя беречь…”

Бой складывался не в нашу пользу: “росичи” уже потеряли старшего лейтенанта Михаила Немыткина и лейтенанта Андрея Зозулю. “Духи” вовсю лупили из гранатомётов, тяжело ранили одного из бойцов — в ногу, в пах, зубы покрошило. Цымановский его перевязал, вколол промедол, приказал эвакуировать вниз. Сам с двумя или тремя бойцами выполз на пятачок, где отчаянно отбивался старшина Гриценко. “Где ребята?” – “А хрен его знает! Не высунешься, вишь, как лупят!”

Жив был еще прапорщик Олег Терёшкин – спецназовец надёжный, опытный. Уже дана команда на общий отход. Но как это сделать, когда на склонах горы Лысой под перекрёстным огнём остаются раненые и убитые, а численное превосходство “духов” – во много крат?

Выходить из боя было уже практически невозможно. Через несколько минут капитан Цымановский остался один среди убитых и тяжелораненых ребят...

Свидетелями его подвига стали сами… чеченцы, которые пришли, чтобы пленить живых, чтобы добить раненых русских солдат. О последних мгновениях жизни капитана поведал сутки спустя отрядный доктор. Он, по стечению обстоятельств, оказался заложником в Бамуте.

Взамен тел погибших федералов чеченские бандиты потребовали привезти задержанных ранее своих подельников. Наше командование вынужденно пошло на такую сделку – нельзя оставлять погибших на поругание врагу. Капитан медицинской службы, бывший в группе “посредников”, сначала увидел у одного из чеченцев автомат капитана Цымановского, потом – его же пистолет Стечкина. “Духи” поначалу кичились своей “победой”, но потом стали проговариваться. Оказалось, что потери у них были огромные, несоизмеримые с нашими. Признались они и в том, что на Лысой горе против них бились настоящие воины. Про Цымановского сказали особо: “Этот двух наших убил. Думали, что он уже готов, наши подошли, а он из “стечкина” очередь дал. Пришлось прикончить…”

Теперь по всему выходит, что он всегда думал о себе в последнюю очередь. Сначала о маме, о жене Ольге и сыне Серёже, о бойцах своих… Маму и жену любил нежно, сына баловал, солдат берёг. Рядовой Сухомлинов матери своего погибшего командира честно признался, что капитану Цымановскому жизнью обязан — в том страшном бою офицер пошёл на противника первым, приказав солдату остаться в безопасном месте (тому до дембеля — считанные дни).

Когда Виталия привезли из Чечни, запаянным в цинк, безутешной матери было не до разбора его личных вещей. А на следующий после похорон день она обнаружила в его походной сумке новенький плейер (ребята подарили ему 27 марта, в день рождения). Нажала кнопку и услышала: “Здравствуй, мама! Что тебе сказать? Я не знаю, в чём мой смертный грех…” Он будто чувствовал, чьи руки первыми возьмут музыкальную безделицу, кто первой услышит эту песню…

Любил музыку Виталий. Не случайно три года был воспитанником военного оркестра в полку внутренних войск. Этот оркестр играл и на его похоронах, медь звучала как никогда печально, безутешно, щемяще… В части служили ещё ветераны, которые помнили задорного мальчишку-кларнетиста в военном строю. Ему и шестнадцати не было, когда надел он шинель с лирами в петлицах, с пуговицами по-офицерски, в два ряда. Ещё не принявший военную присягу, он как-то сказал маме: “Русское офицерство возродится”. С тех юных лет в нём были внутренняя культура и подтянутость, чувство такта и внимание к окружающим, умение вести партию в самом сложном оркестре человеческих характеров. И годы спустя в отряде “Росич” он был одним из самых грамотных, наиболее подготовленных офицеров – первым в резерве на выдвижение.

Этот утончённый интеллигент (до военного училища он закончил ещё и музыкальную школу) стал отменным спецназовцем. У матери как одна из самых дорогих реликвий хранится потёртый, выгоревший краповый берет – Виталий заслужил его ещё лейтенантом. Потом будет медаль “За отвагу”. В январе 95-го её вручили прямо на передовой. Друзья сделали “Поляроидом” фотку на память. Виталий, пока позировал, улыбался, а, когда снимок увидел, то малость огорчился: карточку маме послать надо, а новенькая боевая медаль, серебряная на серо-голубой колодочке, не очень выделялась на таких же цветов камуфлированной куртке “Снег”. Ребята тогда пошутили-успокоили: “Ничё, Виталя, скоро ещё орден Мужества получишь – крест солидный, на красной колодке, издаля видать будет”. Увы, этот орден, заработанный капитаном Цымановским в неравном бою с бандитами 3 января 1995 года под станицей Ассиновской (там погиб друг “росичей” войсковой разведчик подполковник Сергей Петрушко, ставший посмертно Героем России), семье вручат уже после смерти Виталия.

Видимо, этот орден, переданный семье уже после гибели офицера, кое-кто счёл достаточной наградой. Порою ведь как рассуждают люди, далёкие от реалий боевой жизни: “За отвагу” медаль получил да орден Мужества в семью передан на хранение – хватит…” Не кабинетным чиновникам определять меру геройского подвига!

Сутки спустя “Российская газета” пускала пыль в глаза россиянам в маленькой заметочке с успокоительно-гладеньким заголовком “С минимальными потерями”: “К исходу дня 18 апреля подразделения внутренних войск заняли северную часть населённого пункта Бамут в 40 километрах юго-западнее столицы Чечни – Грозного и закрепились на достигнутом рубеже. В результате проведённой во вторник операции в Бамуте практически нет жертв среди мирного населения”. Кому-то из спецназовцев газета эта попадётся спустя несколько дней. Что останется им, пережившим то самое 18 апреля: горько усмехнуться, прочитав о “минимальных потерях”, о “мирном населении”…

… Он, капитан спецназа Виталий Цымановский, лежал уже почти бездыханным на Лысой горе, оставив в своём “стечкине” несколько патронов. Оставил не для себя. Для себя до последнего мгновения жизни он оставлял запас неистребимого мужества. А патроны держал, чтобы отомстить за смерть своих товарищей ещё двум бандитам.

И, слава Богу, останется незыблемой вера наша в справедливость: пусть через долгих восемь лет, но признан-таки спецназовец Цымановский Героем.

И мы гордимся, и чтим, и помним…